Ни на Юнгфрау, ни на Финстерааргорне еще не бывало человеческой ноги.
Вершины Альп... Целая цепь крутых уступов... Самая сердцевина гор.
Над горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.
Две громады, два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона: Юнгфрау и Финстерааргорн.
И говорит Юнгфрау соседу:
- Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?
Проходит несколько тысяч лет - одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:
- Сплошные облака застилают землю... Погоди!
Проходят еще тысячелетия - одна минута.
- Ну, а теперь? - спрашивает Юнгфрау.
- Теперь вижу; там внизу все то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них все еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.
- Люди?
- Да; люди.
Проходят тысячи лет - одна минута.
- Ну, а теперь? - спрашивает Юнгфрау.
- Как будто меньше видать козявок, - гремит Финстерааргорн. - Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.
Прошли еще тысячи лет - одна минута.
- Что ты видишь? - говорит Юнгфрау.
- Около нас, вблизи, словно прочистилось, - отвечает Финстерааргорн, - ну, а там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.
- А теперь? - спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет - одну минуту.
- Теперь хорошо, - отвечает Финстерааргорн, - опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь... Везде и снег, ровный снег и лед. Застыло все. Хорошо теперь спокойно.
- Хорошо, - промолвила Юнгфрау. - Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.
- Пора.
Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.
Февраль 1878