«Если крысы покидают обычные места своего обитания в ваших домах, амбарах или гумнах и уходят в поля, это дурной знак для человека, чье жилище они покидают». Так написал некто Уилки - автор рукописного собрания старых обычаев и суеверий приграничья, составленного в начале века для сэра Вальтера Скотта. Утверждают, что следующий случай, иллюстрирующий это поверье, имел место в действительности. В начале настоящего века на ферме Мейзондье жило семейство Форчун. Считалось, что эта семья владела землей в округе уже на протяжении двухсот лет. Можно отметить, что название Мейзондье произошло от молельного дома или госпиталя «для приема пилигримов, больных и увечных», который прежде стоял на этих землях.
Время шло, и вот семейство Форчун постигло несчастье. Старый фермер умер, оставив продолжать свое дело сына двадцати трех или двадцати четырех лет. Роберт Форчун-младший был симпатичным молодым человеком, которому недоставало не силы духа и способностей, а принципов и настойчивости. Оказавшись предоставленным сам себе, имея достаточно денег, но не имея опытного наставника, он, казалось, решил пустить на ветер и свою репутацию, и состояние, накопленное предками. Он записался в кавалерийский отряд йоменов, созданный в ожидании французского вторжения. Юноша был великолепным наездником, и он, и его будущие товарищи по оружию нередко устраивали на старой ферме скачки и всевозможные, часто весьма опрометчивые развлечения. Какое-то время всем было очень весело, но потом произошли изменения. Был провозглашен мир, фермерские цены, которые война держала очень высокими, упали. Затем последовало несколько неурожайных годов. Вместо того чтобы сократить расходы и ввести режим экономии, юный Форчун предался еще более экстравагантным безумствам. Соседи и знакомые лишь укоризненно качали головой, и вскоре люди стали за его спиной говорить, что юноша вот-вот разорится. Прошло совсем немного времени, и перед фермой Мейзондье замаячил призрак нищеты. Отряд йоменов распустили, и Роберт остался один у остывшего очага. Чтобы согреться и поднять настроение, он пристрастился к бутылке. Это, как и следовало ожидать, лишь ухудшило ситуацию. Он не занимался делами, перестал следить за счетами, дела пришли в полный упадок. Дом, уже давно требовавший ремонта, стал разрушаться, а поскольку ремонтом никто не занимался, процесс шел довольно быстро. Слуги, наблюдая за бездеятельностью хозяина, перестали его уважать и слушаться, а уразумев, что он и не собирается ничего предпринимать, стали откровенно пренебрегать своими обязанностями.
Но если бедного Боба покинули товарищи по развлечениям, вокруг него начали собираться другие. И если бы люди говорили, что он идет не к собакам, а к крысам, это было бы куда точнее. Ферму буквально наводнили крысы.
Они уже давно шныряли повсюду, чувствуя, что прежних строгостей больше нет, а теперь проникли и в дом. А однажды укрепившись на своих позициях, они были вовсе не намерены их сдавать. Вначале их присутствие ощущалось только ночью, когда гасли все огни и обитатели дома отправлялись спать. Тогда крысы устраивали свои кутежи в кухне. Люди слышали цокот лапок по деревянному полу, шуршание хвостов по стенам. Иногда в эти сравнительно тихие звуки врывался более громкий - это животные переворачивали кружку или горшок. Крыс все слышали, видели результаты их присутствия в доме, но самих опустошителей не видел никто. С течением времени крысы поняли, что являются хозяевами положения, и стали появляться в кухне днем. Вскоре все домочадцы привыкли к тому, что крыса иногда перебегает им дорогу, исследует содержимое оставленной на столе кружки или копошится в не вымытой накануне сковороде. Осознав, что его обнаружили, грызун неспешно удалялся, всем своим поведением демонстрируя независимость и даже дерзкий вызов. Он понимал слабость противника. Было замечено, что, в то время как фермер и его домочадцы худели, крысы жирели не по дням, а по часам. В конце концов, свыкшись с комфортными условиями существования и полной безнаказанностью, они обнаглели настолько, что перебрались из кухни в комнаты. Довольно скоро люди привыкли, что, когда они лежат в постели, по ним иногда пробегают когтистые лапки, а если башмаки, стоящие под кроватью и высовывающие носы из-под покрывала, начинают подозрительно двигаться, значит, можно быть уверенным: их кто-то грызет. Нередко, если фермер засиживался за полночь за столом, погруженный в свои невеселые грезы, вызванные частично обрушившимися на него неприятностями, но по большей части обильными возлияниями, грызун пристраивался рядом и начинал грызть свечной огарок. Так бывает и с определенной частью человечества, прекрасно себя чувствующей и процветающей среди несчастий и упадка окружающих. Ущерб, нанесенный крысами, был огромным. Если крысы не могли съесть или уничтожить еду или какую-нибудь вещь, они ее уносили и прятали. Ни одна хитрость не помогала с ними справиться. Грызуны быстро постигали природу самой изощренной ловушки, а отрава на них не действовала. Поэтому они не только увеличивались в размерах, но и размножались, причем с такой чудовищной быстротой, что хозяина фермы, к тому времени совершенно опустившегося и ставшего привычной мишенью для оскорблений и насмешек соседей, прозвали хозяином крысиной фермы.
Примерно в это время и произошел удивительный случай, о котором я хочу рассказать. Ему свидетелем стал старый пастух, бывший на службе у Форчуна. Его семейство уже не одно десятилетие служило пастухами у Форчунов, и старый Баулди был, по его собственному выражению, четвертым поколением, служащим четвертому поколению. Он был намного старше своего хозяина и, в отличие от него, человек думающий, поэтому наблюдал за упадком фермы с тяжелым сердцем. Старик с грустью понимал, что очень скоро ему предстоит расстаться с хозяином, которого он, несмотря ни на что, любил, и с местом, где он прожил почти всю свою жизнь. Однажды весенней ночью старый пастух, убедившись, что с ягнятами все в порядке, возвращался на ферму. В чистом небе сияла бриллиантовая луна, и, обходя старую изгородь, отделявшую постройки фермы от поля, уже покрывшегося свежей травой, он увидел перед собой крысу.
- Пусть на тебя обрушатся все мыслимые несчастья, тварь, - пробормотал он, - потому что ты принесла несчастье нам.
Крыса, выбравшаяся из норы, которых было бесчисленное множество в этой части берега, казалось, оглядывала местность. Пастух с отвращением наблюдал за ней. Она вернулась в нору и через некоторое время снова появилась в сопровождении еще одной крысы. Они вдвоем стали оглядывать окрестности, очевидно сравнивая впечатления. На этот раз в нору вернулась только одна из них. Она отсутствовала несколько минут и наконец появилась, ведя за собой очень большую старую крысу, к которой относилась с явным почтением. Шерсть на морде старой крысы побелела, и пастух заметил, что она к тому же была слепой. Его заинтересовали крысиные маневры. Пастух покрепче ухватил свою клюку обеими руками, оперся на нее и, прячась в черной тени изгороди, стал молча следить за действиями грызунов. Увиденное заставило его замереть от удивления. Из каждой из бесчисленных крысиных нор, расположенных вдоль изгороди, словно по волшебству, как по команде, появилось по крысе, которые замерли, прислушиваясь, у входа. Их количество и синхронность движений не могли не впечатлить. Было совершенно ясно, что их действия вовсе не случайны - грызуны выполняли некий хорошо обдуманный план, подчиняясь некому обусловленному заранее сигналу.
Наблюдая за действиями животных, старый пастух затаил дыхание. Ночь была очень тихой, и, когда крысы убедились в том, что берег чист, они слегка продвинулись вперед. Когда задние части их туловищ и хвосты оказались вне нор, в темноте тут же заблестели другие глаза-бусинки. За первыми крысами следовали другие. И если вначале пастух остановился, руководствуясь только любопытством, теперь он не двигался с места, подчиняясь инстинкту самосохранения. Армия крыс, внезапно оказавшаяся перед ним, вполне может вызвать беспокойство, даже ужас и более храброго человека. А между тем количество крыс с каждой минутой увеличивалось. В звенящей ночной тишине теперь стал слышен тихий, но постепенно усиливающийся гул. Он шел из-под земли. Шум производили тысячи и тысячи маленьких лапок бегущих по разветвленных ходам нор крыс. Гул становился громче и отчетливее, и наконец земля начала извергать свою живую ношу. Крысы! Грызуны были норвежской породы, и первыми в строю шли крупные особи мужского пола. Эти привычны к жизни в одиночестве. Если их вынуждает голод, они вполне могут начать охотиться на себе подобных. Такие животные по праву вызывают ужас. За ними следовали менее грозные особи женского пола, с каждой были маленькие детеныши. Полчища крыс хлынули из земли, причем их с каждой секундой становилось все больше, задние ряды подталкивали передние, и очень скоро поле, насколько хватало глаз, стало казаться живым. Пастух, не двигаясь с места, наблюдал за разворачивающимся перед ним действом. Он словно обратился в каменное изваяние, и ничто на свете не могло заставить его пошевелить даже пальцем. Сказать, что он никогда в жизни не видел такое количество крыс, - значит изречь само собой разумеющуюся банальность. Даже в самом страшном ночном кошмаре он не смог бы вообразить такое количество этих мерзких хвостатых тварей.
Как уже было сказано, крысы, несомненно, действовали не без плана. Животные не разбежались в разные стороны, как этого можно было ожидать, а двигались с организованностью хорошо обученных войск на маневрах. Ничто в поведении этих созданий не напоминало слепого повиновения их предков, бегущих за дудочкой Крысолова по улицам Гаммельна навстречу гибели. Их поведение было спокойным и решительным. Плечом к плечу они шли вперед, вдохновленные единой целью, управляемые одной волей, в сомкнутых рядах не было слабых звеньев. В общем, организация была воистину совершенной.
Когда орда вышла на открытое пространство, произошел трогательный инцидент. Старая, убеленная сединами крыса, несомненно в юности бывшая общепринятым лидером, но теперь ставшая старой и слепой, на короткое мгновение осталась беспомощной перед своим народом. Но всего лишь на одно мгновение - не более. Оценив положение дел, крыса, появившаяся первой, пришла на помощь и спасла положение. В зубах у молодого грызуна была соломинка, другой конец которой он ловко вложил в рот старой крысе - Патриарху, став таким образом его поводырем. Две крысы пошли дальше вместе, а за ними потянулись тысячи других. Благодаря своевременному вмешательству молодой крысы Патриарх сохранил свое положение - короля и отца своего народа, благополучно пережив временный кризис правления.
Пастух завороженно следил за крысиной ордой, катящейся по залитому лунным светом полю, словно тень огромного облака, пока она не скрылась за холмом.
Только тогда он позволил себе пошевелиться и перевести дух. Взяв себя в руки, старик поспешил на ферму и свободно, поскольку был старым и преданным слугой, распахнул дверь в комнату хозяина. Форчун сидел за столом, опустив голову на руки. Перед ним лежала бумага, на которой было что-то напечатано.
- Боб! Боб! - закричал старый пастух. - Крысы ушли! Теперь у нас все будет в порядке!
Боб поднял голову и молча указал старому слуге на лежащую на столе бумагу. Это было уведомление о том, что ферма в самое ближайшее время пойдет с молотка.
- Боже мой! Неужели дело дошло до этого?
- Увы, да. Я не хотел расстраивать вас всех раньше, - вздохнул он и с горечью добавил: - Но мы должны держаться как обычно. Нельзя давать соседям пищу для пересудов.
В назначенный день - на неделе после Троицы и Духова дня - ферма Роберта Форчуна была продана на аукционе. Сам хозяин и его верные слуги, оставшись бездомными, разошлись кто куда. Отныне им предстояло в одиночку противостоять окружающему миру.
Остается только добавить, что эта история, хотя и может показаться неправдоподобной, до сего дня нередко пересказывается сельскими жителями Роксбургшира.