Глава X. Записка от Баучера
Весь следующий день Шелдон провел в одиночестве. Джен отправилась осматривать Пэри-Сулай и не могла вернуться назад раньше позднего вечера. Тоскливое чувство одиночества угнетало его, а тут еще поднялся свежий ветер, и встревоженный Шелдон то и дело выскакивал на веранду и наводил на волны свою подзорную трубу в надежде увидеть возвращающийся вельбот. Чтобы убить как-нибудь время, он угрюмо перелистывал конторские книги своей плантации, подводил итоги, балансы и хмурился час от часу все больше и больше. Потеря «Джесси» нанесла Беранде жестокий удар.
Не говоря уже о том, что пропали те деньги, которые были за нее заплачены, иссяк вместе с тем источник приносимых ею доходов, покрывавших доселе большую часть текущих расходов плантации.
- Бедный друг Хью, - произнес он вслух, обращаясь в пространство. - Хорошо, что ты не дожил до этого, старина! Какой провал, какой провал!
В промежутке между двумя особенно бурными порывами ветра к берегу пристала «Флибберти-Джиббет», и спустя некоторое время на лестнице раздались тяжелые шаги шкипера Пита Ольсона, брата того самого Ольсона, который погиб при крушении «Джесси». Взобравшись с трудом на веранду, этот старый, седой, изможденный лихорадкой моряк упал в кресло, еле переводя дух от усталости.
Подкрепившись доброй порцией виски с содой, он приступил к своему отчету и деловым донесениям.
- Вас совсем истрепало лихорадкой, - заметил Шелдон. - Вам бы следовало отдохнуть немного в Сиднее, чтобы подышать другим воздухом.
Старый шкипер отрицательно покачал головой:
- Нельзя! Я слишком долго прожил на островах: как бы мне там не стало хуже.
- На вашем месте я бы рискнул, будь что будет: либо смерть, либо выздоровление, - посоветовал Шелдон.
- Но я заранее уверен, что тамошний климат убьет меня. Я уже испытал однажды на себе его действие. Мне случилось побывать в Сиднее в позапрошлом году. Не успел я тогда сойти на берег, как ненастье уже свалило меня с ног. Меня стащили в госпиталь. Я пластом пролежал две недели. Доктора отослали меня назад в эти края, уверяя, что другого спасения нет! И действительно, как видите, я еще жив до сих пор, но организм мой сильно подорван. В Австралии я бы не вынес и тридцати дней.
- Но как же быть? - сказал Шелдон. - Нельзя же поддаваться болезни!
- Меня излечит одна только смерть. Я бы предпочел лучше всего возвратиться на родину, но не доеду. Буду уж болтаться здесь, пока не издохну. Зачем я только попал сюда? Бог меня знает!
Он отказался переночевать в доме и, получив от хозяина надлежащие распоряжения, отправился к себе на корабль.
К вечеру ветер усилился, и Шелдон тревожно припадал к своей подзорной трубе, надеясь разглядеть в темной дали вельбот. Когда, наконец, показался на горизонте знакомый парус, медленно приближавшийся к берегу, Шелдон невольно вздрогнул, увидев Джен, стоявшую у руля и навалившуюся на него всем своим корпусом.
Разбушевавшийся ветер как-то боком гнал лодку вперед, и Джен, видимо, старалась изо всех сил преодолеть это опасное направление, прежде чем вельбот попадет в бурун. Наконец ее таитяне спрыгнули на берег и втащили вельбот на песок. Джен в сопровождении своей редкостной свиты вошла в ворота усадьбы.
В это самое время градом застучали первые капли надвигавшегося ливня. Высокие кокосовые пальмы закивали верхушками во все стороны, уступая порывам разгулявшегося ветра, и грозовые тучи мгновенно превратили тропические сумерки в темную ночь.
В душе Шелдона как-то бессознательно изменилось настроение. Напряженная тревога ожидания сменилась радостью, когда он увидел перед собою запыхавшуюся девушку, которая взбежала на веранду с веселым смехом, разгоревшимся личиком и развевающимися волосами.
- Милое, очень милое местечко Пэри-Сулай, - защебетала она. - Я непременно его куплю. Сегодня же вечером напишу заявление комиссару. Я уже наметила там место для усадьбы. Прелестный уголок! Вы должны туда как-нибудь съездить и помочь мне советом. Мне ужасно хочется поскорее туда перебраться. Ах, как хороши эти шквалы! Я опоздала к обеду. Побегу переодеться и мигом вернусь к вам.
Пока ее не было, Шелдон шагал из угла в угол по комнате, с нетерпением ожидая ее возвращения.
- Теперь я больше никогда не буду с вами ругаться, - сказал он ей, когда они уселись за стол.
- Ругаться! - фыркнула она. - Какое противное слово! Оно звучит так вульгарно и жестоко. Гораздо лучше, я думаю, было бы сказать: ссориться.
- Называйте, как хотите, но только мы с вами больше не будем этого делать, правда? - Сказав это, он слегка поперхнулся, ибо выражение ее глаз, казалось, предвещало немедленный и резкий отпор.
- Прошу вас, извините меня, - поспешил он прибавить. - Я говорю только про одного себя. Я не так выразился. Я хотел сказать, что не буду вам больше перечить. У вас ужасная манера: вы как-то умеете, не обмолвившись ни единым словом, поставить человека в дурацкое положение. До чего это странно! Я одушевлен самыми лучшими намерениями, и вы опять…
- Задираете нос, - договорила она за него.
- Вы все только ножку мне подставляете, - жаловался бедняга.
- Что вы выдумываете? Я ведь молчу и спокойно сижу себе, убаюканная сладкими обещаниями вечного мира и тому подобное, а вы вдруг ни с того ни с сего начинаете выпаливать разные дерзости.
- Помилуйте, какие же дерзости?
- А как же? Вы утверждаете, что я ужасное существо, или, что у меня ужасные манеры. Ведь это, в сущности, одно и то же. Жаль, что мой домик еще не готов. Завтра же улетучилась бы отсюда.
Но видно было, как она старается подавить смех, который, однако, очень скоро прорвался и поверг ее смущенного собеседника в совершенное недоумение.
- Я вас поддразниваю. А вы и поверили. Что вы насупились? Расправьте брови! Мой смех вас шокирует? Вы делаете такие гримасы, как будто бы у вас зубы болят. Ладно, ладно, отмалчивайтесь! Но ведь вы же обещали не ссориться и великодушно даровали мне право надоедать вам сколько угодно. Пользуясь этой привилегией, обращаю прежде всего внимание на плачевное состояние «Флибберти-Джиббет». Я не воображала увидеть такой большой катер, но, повторю, состояние его плачевное. Оснастка у него не в порядке. Его может привести в негодность первый напористый шквал. Я поглядывала на Ноа-Ноа, когда мы проходили мимо. Он ничего не сказал. Только раза два подмигнул. И я не нашлась ничего возразить.
- Дело в том, что шкипер болен: его совсем извела лихорадка, - оправдывался Шелдон. - Вдобавок, к несчастью, он еще лишился штурмана, на которого обыкновенно возлагаются все эти заботы. Это случилось в Уги, там, где убили моего торгового агента Оскара. А чернокожие, как вы знаете, - плохие матросы.
Джен призадумалась, а он воспользовался минутой, пока она взвешивала его веские доводы, и попросил у нее вторично коробку консервов: не то, чтобы у него особенно разыгрался аппетит, нет, но ему просто хотелось лишний раз взглянуть на эти тонкие, крепкие пальчики, лишенные всяких украшений, и на выглядывавшую из-под рукава полную женскую ручку.
При виде этих потемневших от загара пальчиков, его внезапно, как луч света, осенила мысль. Да, это так! Теперь он разгадал немудреную тайну ее привлекательного характера. Эти пальчики все ему рассказали. Ясно, почему он так часто попадался впросак.
До сих пор он смотрел на нее, как на женщину, но она далеко еще не сформировалась. Она все еще девочка, и притом девочка с мальчишескими наклонностями. Эти обожженные солнцем пальчики любят делать все то, за что обыкновенно хватаются молодые ребята, увлекающиеся всяким спортом, всякими занятиями, требующими сильного мускульного напряжения. Она отличается смелостью, но смелость эта не выходит из ограниченных пределов чисто ребяческого пристрастия к приключениям, ружьям, револьверам, Баден-Пауэлям и непринужденного, чисто товарищеского общения со всеми встречными, не разбирая пола.
По мере того как он вглядывался теперь все глубже и глубже в эти милые черты, на него снисходило то блаженное настроение, которое он испытывал в детстве у себя на родине, когда, бывало, слушал в церкви пение детского хора. Она напоминала ему этих мальчиков-певчих, голоса которых не отличишь от женских. Чисто женские свойства характера еще не развернулись в ней. Это объясняется ее воспитанием. Матери у нее не было. Ее окружали такие люди, как Фон, ее отец и туземные слуги. Она росла на полной свободе, в грубой обстановке малокультурной жизни на отдаленных островах. Ее игрушками были не куклы, а ружья, лошади, и не картонные, а настоящие. И забавлялась она не в четырех стенах, а под открытым небом. Вот почему, как она и признавалась ему, пансион был для нее чем-то вроде тюрьмы, а ученье - наказанием. Тюрьма эта отрывала ее от диких скачек, от морских прогулок там, у себя на родине, на островах. Мальчишеское воспитание и мальчишеские привычки и кругозор! Вот чем объясняются эти частые вспышки и мятежные выходки против всяких условных приличий. Когда-нибудь в ней проснется женское чувство, но пока оно еще дремлет.
Прекрасно: по крайней мере он теперь понял, как к ней следует подходить. Подружиться с нею можно, очевидно, только на почве чисто товарищеских отношений. Но теперь он откажется от своего ошибочного взгляда и перестанет подчеркивать обязывающую к условностям разницу пола.
Он постарается забыть, что имеет дело с женщиной. Удивительно, как он мог полюбить эту девочку, в которой женщина еще дремлет. Но как бы то ни было, а она заполнила огромный пробел в его одинокой жизни; он почувствовал это сегодня вечером, когда присматривался к расходившимся волнам с таким неясным волнением, ожидая с минуты на минуту появление знакомого паруса. Тут он вспомнил про свои счета, про неустойчивое материальное положение Беранды, угрожавшее крахом, и погрузился в меланхолию.
Но вдруг встряхнулся: она что-то ему говорит.
- Виноват, - спохватился он. - Что такое вы сказали?
- Кажется, вы ни слова не слышали из того, что я вам говорю, - обиделась Джен. - Я говорила о том, что состояние «Флибберти-Джиббет» весьма плачевное и что завтра утром, если только вы согласитесь предупредить шкипера и если это не заденет его самолюбия, я пойду туда со своими молодцами и тщательно осмотрю все неисправности. Кроме того, мы очистим дно судна. Не упускайте из виду, что мне придется рано или поздно поплавать на этой посудине, хотя бы в том случае, если придется отсюда удирать.
Когда они расположились пить кофе на веранде, со двора донесся свирепый лай Сатаны и отчаянный гвалт. Шелдону пришлось выручать перепуганного пришельца-чернокожего, которого во дворе он подверг допросу.
- Кто твой фелла-мастер? - спросил он. - Откуда ты взялся и чего тебе надо?
- Мой мастер - Баучер. Много челноков из Порт-Адамса к фелла-мастеру. Много, много.
Черный посланец вытащил из-за пояса записку. Шелдон поднес ее к глазам.
- Это от Баучера, - обернулся он к Джен, - который водворился на месте Пакарта. Помнится, я вам рассказывал про Пакарта, которого убили собственные матросы. Баучер уведомляет, что с полсотни дикарей из Порт-Адамса пристали к берегу на своих челноках; все они расположились лагерем на берегу. Они уже успели похитить у него и зарезать шесть штук свиней, и, кажется, намерены поднять бунт. Он опасается, что к ним пристанут пятнадцать беглых из Лунга.
- И тогда?.. - подсказала Джен.
- И тогда Билли Бэту придется поставить на место Баучера кого-нибудь другого. Этот пункт, видите ли, принадлежит Билли Бэту. Не придумаю, как тут быть. Я не хотел бы вас тут оставить одну.
- А почему бы мне не отправиться вместе с вами?
Он улыбнулся и покачал головой.
- В таком случае возьмите с собой моих людей, - предложила она. - Они прекрасные стрелки и не трусы. Один только Утами боится, да и то не людей, а злых духов.
Ударили в колокол; полсотни рабочих потащили вельбот к берегу; Джен пошла провожать. Команда гребцов разместилась по своим местам. Патауре и трое других таитян, вооруженные ружьями и патронами, уселись на корме, а Шелдон встал у руля.
- Досадно, что вы не берете меня с собой, - сказала, поморщившись, Джен, когда гребцы собирались отчаливать.
Шелдон отрицательно покачал головой.
- Я ведь ни в чем не уступлю мужчине, - настаивала она.
- Вы тут нужнее, - ответил он. - Неподалеку шатаются беглые из Лунга: они могут заявиться в Беранду, и если мы оба будем отсутствовать, - прощай плантация! До свиданья! К утру мы вернемся. Отсюда всего только двенадцать миль.
На обратном пути Джен пришлось миновать толпу чернокожих, спускавших вельбот. Они оживленно толковали о чем-то между собой и кривлялись, как обезьяны. Когда девушка очутилась в самом центре этой толпы, ее охватило жуткое чувство. Их было так много. Что могло бы удержать их от дикой расправы, если бы они вздумали накинуться на нее? Впрочем, она вспомнила, что стоит только ей крикнуть, и на ее зов прибежит Ноа-Ноа со всеми оставшимися товарищами, из коих каждый в отдельности мог легко справиться с целым отрядом чернокожих. Когда она уже подходила к воротам, к ней приблизился один из толпы. Было уже очень темно, и ей трудно было распознать лицо подошедшего.
- Ты кто? - спросила она его резким голосом. - Как тебя зовут?
- Мой Ароа, - выговорил дикарь.
Джен припомнила, что это один из тех двух болевших, за которыми она сама ухаживала в госпитале. Второй из них умер.
- Мой принимала очень много, фелла, лекарств, - заявил Ароа.
- Ну, вот ты и выздоровел, - ответила она ему.
- Мой надо табак, много, фелла, табак; мой надо ситец; мой надо бусы; мой надо, фелла, хороший пояс.
Она сочла это шуткой и ожидала увидеть улыбку, похожую на гримасу, но чернокожий не шутил. Он, очевидно, заявлял серьезную претензию. Весь его наряд состоял из узкой повязки на бедрах, пары деревянных сережек в ушах и украшения из белых ракушек на густой шапке курчавых волос. Тело его было вымазано жиром, а зрачки глаз блестели в темноте, как у дикой кошки. Остальные дикари толпились за ним плотной стеной.
Одни из них зубоскалили, другие угрюмо и напряженно молчали.
- Вот тебе раз! - удивилась она. - Чем же ты заслужил все эти подарки?
- Мой принимал лекарства, - сказал Ароа, - заплати.
«Хороша благодарность, - промелькнуло у нее в голове. - Выходит как будто, что Шелдон был прав».
Ароа уставился в землю. Водворилось молчание. Слышно было, как плеснула летучая рыба, с берега доносился легкий невнятный шум морского прибоя.
В чуткой ночной тишине пронеслась над их головами большая летучая мышь. Прохладный ветерок, предвестник утра, коснулся щеки Джен.
- Ступайте домой, - приказала она, и повернулась на каблуках, намереваясь войти в ворота.
- Заплати, - повторил чернокожий.
- Ароа, ты совсем ошалел! Ничего я тебе не должна. Убирайся!
Но Ароа стоял на своем. Она почувствовала, что он становится дерзким. Он все твердил одно и то же:
- Мой ел лекарство. Плати. Плати сейчас!
Наконец, ее взорвало, и она отвесила ему такую звонкую оплеуху, что Ароа упал бы, наверное, если бы не поддержала сзади толпа. На его место выступил другой претендент.
- Заплати и мне! - крикнул он.
Глаза у него бегали совершенно как у обезьяны; и хотя он избегал смотреть в лицо, но закусил свои толстые губы с выражением мрачной решимости.
- За что? - спросила она.
- Мой Гугуми, - ответил он. - Бэво - мой брат!
Джен припомнила, что так звали ее умершего пациента.
- Убирайся, тебе говорят!
- Бэво глотал лекарство. Бэво, брат, умер. Заплати. Наш отец - большой фелла, вождь в Норт-Адамсе.
Джен усмехнулась.
- Гугуми большой дурак. Такой же дурак, как Ароа. Скажите, пожалуйста, а кто же мне будет платить за лекарства?
Она переступила порог и захлопнула за собою ворота. Но Гугуми двинулся за ней и нахально приставал:
- Отец большой фелла, вождь. Ты мой по голове не дашь. Ты боишься!
- Я боюсь? - встрепенулась она.
- Ты боишься! Ты не бьешь мой голова! - сказал гордо Гугуми.
Джен обернулась и, размахнувшись, изо всей силы влепила ему такую затрещину, что гордый сын вождя зашатался, но, однако, устоял и бросился к воротам, чтобы помешать ей задвинуть засов. Толпа шарахнулась за ним вслед. Джен вспомнила, что револьвер висит на стенке в соломенном домике. Стоит только позвать матросов, и она спасена. Однако, она не позвала на помощь. Вместо этого она свистнула и позвала Сатану, хотя и знала, что собака сидит на цепи. Но уже эта кличка оказала магическое действие на толпу. Чернокожие с воем рассыпались во все стороны и исчезли во тьме. Гугуми неохотно покинул Джен. Последняя благополучно вошла в дом и сначала нервно расхохоталась, но потом ей стало до того досадно, что она заплакала.
Каково! Она провела целую ночь у изголовья опасно больного, а брат его требует с нее платы за его жизнь.
- Неблагодарное животное! - выругалась она и подумала, стоит ли рассказывать об этом Шелдону.
Глава XI. Нашествие из Порт-Адамса
- Мы справились со всей этой музыкой довольно легко, - рассказывал Шелдон, сидя на веранде и отхлебывая из чашки утренний кофе. - Вельбот уже стоял под навесом. Баучер побаивался сначала решительных действий, но потом, когда мы подоспели к нему, он повел себя молодцом. Мы учинили суд и расправу, и старому негодяю Телепассу пришлось уступить. Он там у них предводительствует в Порт-Адамсе. Это продувная бестия. Мы содрали с него такой штраф, который стоит в десять раз дороже порезанных свиней, и изгнали его оттуда со всей его шайкой. О, это отборная банда, доложу вам! Их было там по меньшей мере человек шестьдесят в пяти больших челноках, и они готовились учинить бунт. Они откуда-то достали целую дюжину спайдеров; не мешало бы отобрать у них эти ружья.
- Почему же вы этого не сделали? - спросила Джен.
- Не развяжешься потом с комиссаром, который ужасно щепетилен во всем, что касается его «черных воспитанников», как он их называет. Мы их оттуда выбили, но они отплывут несколько миль и опять высадятся где-нибудь на побережье, чтобы съесть своих убитых. Пожалуй, они скоро и к нам заглянут.
Слова Шелдона оказались пророческими.
Не прошло и двух часов, как челноки, действительно, пристали к Беранде. Никто не заметил, как они подошли. Слуги сидели в это время на кухне за завтраком. Рабочие ушли на плантацию. Сатана мирно почивал под биллиардным столом, и сонный лениво отмахивался от досаждавшей ему мошкары. Джен рылась у себя в кладовой, а Шелдон отдыхал в гамаке на веранде. Внезапно он проснулся, почувствовав, что вокруг творится что-то неладное. Продолжая лежать, он повернул голову, посмотрел вниз и увидел, что весь двор наполнился вооруженными дикарями. Это были те самые дикари, с которыми он недавно посчитался. Но их стало заметно больше. Между ними были и такие, которых он раньше не видел.
Шелдон вылез из гамака, медленно подошел к перилам, потянулся, зевнул и вялым взором окинул толпу. Он притворялся совершенно спокойным. Видно, ему уж такая судьба: вечно торчать на этом возвышении и усмирять то и дело наводнявшие его двор грозные скопища чернокожих. Шелдон поглядывал на них беззаботно, но душа у него была не на месте. Незнакомые гости были вооружены новенькими винтовками. А! Он так и знал. Это беглецы из Лунга. Их там человек пятнадцать стоит в сторонке. Да в руках местных туземцев штук двенадцать старых спайдеров. Остальные вооружены копьями, стрелами и томагавками. А там, вдали, красуются причудливые большие военные пироги с высокими изогнутыми кормами и носами, украшенными резными фигурками и обвешанные блестящими раковинами. Это были те самые разбойники, которые недавно убили его агента Оскара в Учи.
- В чем дело? Чего вы здесь не видели? - обратился к ним Шелдон.
Вместе с тем он бросил белый взгляд на море, где «Флибберти-Джиббет» отражалась на зеркальной поверхности вод. На палубе под навесом не видно было ни души. Вельбот отцеплен. Очевидно, таитяне отправились глушить рыбу в Бейльсуне. Он был совершенно один на своей вышке перед этой оравой. Люди его мирно дремали, усыпленные полуденным тропическим зноем.
Никто не ответил ему ни полслова. И он вынужден был повторить свой вопрос; на этот раз он заговорил уже более властным и гневным голосом. Заслышав этот тон, чернокожие задвигались на месте, как стадо баранов. Но никто не раскрывал рта. Все глаза устремлены были на него, ожидая чего-то. Что-то такое должно было произойти. И они выжидали этого чего-то, проникнутые неустойчивым, стадным чувством солидарности, они ждали, что кто-нибудь сделает первый решительный шаг, который всех их увлечет за собой. Шелдон старался угадать этого зачинщика, так как бояться приходилось только его одного. И вдруг прямо под собой он заметил дуло ружья, осторожно просовывающееся между двух черных тел и медленно наводимое на него. Целился дикарь, стоявший во втором ряду.
- Эй, ты! - гаркнул Шелдон, впиваясь ему прямо в глаза. Дикарь отшатнулся и опустил дуло.
Шелдон все еще господствовал над человеческим стадом и удерживал власть.
- Уходите-ка, фелла-джоны, отсюда подобру-поздорову, - предложил он им. - Уходите к Соленому морю, вон туда!
- Мой будет говорить! - задрал голову кверху тучный, грязный дикарь, лохматая грудь которого была покрыта толстым слоем годами накопившейся грязи.
- А, это ты, Теленасс? - развязно вопросил Шелдон. - Прикажи им уйти, а сам оставайся! Мы с тобой потолкуем.
- Они хороший, фелла, народ, - возразил Теленасс. - Они будут стоп.
- Ну, ладно! Чего тебе надо? - спросил Шелдон, стараясь притворной беспечностью прикрыть свою невольную уступку.
- Эта фелла - мой сын. - Дряхлый вождь указал на Гугуми, которого Шелдон узнал в ту же минуту.
- Твоя белая Мария очень злой, - продолжал Теленасс. - Ударила в ухо Гугуми. Гугуми - мой сын. Когда я умру, Гугуми будет большой фелла, вождь. Белая Мария бил его по голове. Нехорошо. Заплати много табак, много порох, много ситец.
- Ах ты, старая шельма! - выругался Шелдон.
Не прошло и часу с тех пор, как Джен потешала его рассказом о ночном эпизоде, и вот, как из земли, вырос перед ним Теленасс во главе целого войска и требует возмездия за поношение сына.
- Гугуми! - скомандовал Шелдон. - Чего ты здесь околачиваешься? Убирайся на свое место. Живо!
- Мой стоп! - прозвучал дерзкий ответ.
- Белая Мария бил голова, - повторил старый Теленасс. - Не заплатишь, будет большая, фелла, беда.
- Ты прикажи сначала уйти всем отсюда, - произнес с возрастающим раздражением Шелдон. - Прикажи им убираться ко всем чертям… к берегу. Тогда потолкую с тобой.
Шелдон почувствовал легкую вибрацию досчатой веранды и догадался, что к нему подошла сзади Джен. Но он не решился оглянуться. Там, внизу, торчало слишком много заряженных ружей.
Веранда опять дрогнула, и он сообразил, что Джен ушла в комнаты. Минуту спустя она опять стояла возле него. Джен прежде никогда не курила, и Шелдон удивился, услыхав запах табачного дыма.
Но скоро он понял в чем дело. Покосившись в сторону, он заметил в ее руках знакомый сверток с динамитом. Он приметил также кончик трубки, расщепленной пополам, со вставленной в скважину восковой спичкой.
- Теленасс, ты, старый негодяй! Вели же им, говорят тебе, убраться! Пускай идут на берег. Долго ты еще будешь лясы точить?
- Мой не точит, - сказал вождь. - Мой хочет получить за битый голова Гугуми.
- Вот я тебе сам пробью голову, - заорал Шелдон, ухватившись за перила и делая вид, что собирается спрыгнуть.
Поднялся негодующий ропот, и толпа чернокожих зашевелилась. Дула нескольких ружей выставились кверху. Джен приложила к трубке свертка кончик раскуренной папиросы. Выстрел из старого спайдера грянул со двора, и Шелдон услыхал сзади звон разбитого стекла. В этот же самый момент Джен швырнула свой снаряд в самую гущу чернокожего войска; загоревшаяся трубка бомбы адски трещала и шипела. Толпа бросилась врассыпную. Никто из дикарей не успел выстрелить больше ни разу. Разбуженный выстрелом Сатана бешено залаял и заметался в биллиардной комнате, порываясь выскочить наружу. Джен услышала лай и поспешила выпустить пса; на этом трагедия закончилась и уступила место комедии.
Дикари побросали копья и ружья и в панике попрятались за стволы кокосовых пальм. Сатана превзошел сам себя. Никогда ему еще не предоставляли такой полной свободы действий и не давали рвать и терзать столько черного мяса. Он разошелся вовсю. Хватал, цапал, кусал бегущие черные икры, до тех пор, пока последняя пара пяток не очутилась выше его головы.
Вся ватага повисла на пальмах, кроме одного Теленасса, который был слишком тучен и стар, чтобы лазить по деревьям, и неподвижно лежал, растянувшись ничком на земле, на том самом месте, на котором споткнулся. Благородный Сатана не тронул поверженного врага и только перебегал от дерева к дереву и лаял на тех, которые висели пониже.
- Вам бы следовать подучиться немного, как вставлять детонаторы, - заметил строго Шелдон.
Джен ответила ему на это насмешливым взглядом.
- Там вовсе и не было детонатора, - сказала она. - Да к тому же еще не выдумали такого детонатора, который мог бы заставить взорваться бутылку хлородина.
Она заложила два пальца в рот и протяжно свистнула.
Шелдона каждый раз коробило от этого мальчишеского способа собирать своих матросов.
- Они отправились глушить рыбу в Бейльсуне, - предупредил он ее. - Но вот подплывает Ольсон со своей командой. Он старый вояка, стоит только его раззадорить. Смотрите, как он лупит гребцов. Ему сдается, что они очень вяло гребут.
- Что же мы теперь будем делать? - спросила Джен. - Вы загнали свою дичь на деревья, но не можете же вы ее там оставить навеки!
- Нет, но я могу их проучить как следует. - Шелдон подошел к большому колоколу.
- Очень будет хорошо, - ответил он на ее протестующий жест. - Мои рабочие - все местные жители, а эти людоеды - с прибрежной полосы; те и другие ненавидят друг друга. Вот будет потеха!
Он ударил в набат, и вскоре все двести рабочих прибежали на двор. Сатану заперли на замок, и он взвыл от такого ужасного с ним обращения.
Рабочие плантации немедленно устроили военную пляску под каждым деревом и наполнили воздух отборной руганью по адресу своих заклятых врагов. Шкипер «Флибберти-Джиббет» появился на сцене. Он шатался и трясся от жестокого приступа лихорадки, еле-еле удерживая в руках тяжелое ружье. Лицо его посинело, как у мертвеца, и зубы выбивали барабанную дробь; ему было холодно под горячими лучами припекавшего солнца.
- Я ссс-яду тут и ббб-уду ссс-торожить их, - затараторил он, щелкая зубами. - Ччч-ерт побери, меня всегда ллл-ихорадит, когда я чем-нибудь ррр-астроен. Что же вы ннн-амерены предпринять?
- Первым делом надо подобрать все эти ружья.
Под руководством Шелдона слуги принялись подбирать разбросанное оружие и сложили его в кучу на полу веранды. Шелдон отобрал новенькие винтовки, украденные в Лунга, и отложил их в сторону. Спайдеры он превратил в щепки, а коллекцию дротиков, томагавков и другие трофеи он презентовал Джен.
- Редкостный вклад в вашу коллекцию, - улыбнулся он, - собранный прямо на поле битвы.
Затем он велел развести на берегу костер и предать всесожжению содержимое челноков, которое с наслаждением принялись ломать, коверкать и грабить его чернокожие работники. А самые челноки они нагрузили песком и камнями и, отведя их подальше, затопили на десятисаженной глубине.
- Двадцать ярдов - глубина изрядная, и им придется не мало-таки попотеть над ними, - заметил Шелдон, когда рабочие возвратились назад.
После этого подвига началась настоящая сатурналия. Военные песни и пляски возобновились с новым одушевлением и начали переходить уже границы приличия. Рабочие стали швырять камнями и палками в безоружных врагов своих. А семьдесят пять людоедов стоически выдерживали на своих насестах эту бомбардировку и только огрызались, обещая жестоко отомстить.
- Теперь из-за этого столкновения на Малаите затеется сорокалетняя война, - смеялся Шелдон, - но я полагаю, что старый Теленасс больше уже никогда не решится нападать на плантацию.
- Эй, ты, старое чучело! - обратился он к дряхлому, восседавшему на нижней ступеньке лестницы вождю, бормотавшему в бессильной злобе что-то непонятное. - Теперь бы можно было побарабанить и по твоей дурацкой башке. Мисс Лэкленд, попробуйте, как она у него звучит?
- О, он ужасно грязен, уж лучше я умою его. Ну-ка, Адаму-Адам, искупай его! Давай сюда воды; налей в это корыто! Орифайри, сбегай поскорей за мылом и мочалкой!
Таитяне, вернувшись с рыбной ловли, ухмылялись, поглядывая на светопреставление, происходившее на дворе и немедленно вошли в свою роль.
- Табу! табу! - закудахтали в ужасе людоеды, повисшие на деревьях, при виде того, как их вождя повалили в корыто и принялись кощунственно сдирать с его жирного тела священную грязь.
Джен ушла в дом и выбросила в окно лоскут белого коленкора, которым тут же обмотали бедра выгруженного из корыта старого Теленасса, блиставшего причудливой чистотой. Сиятельный вождь, подавившийся мыльною пеной и содой, которую Ноа-Ноа напустил ему в рот, чихал и плевал во все стороны.
Прислужникам велело было принести ручные кандалы. Всех беглецов с Лунга одного за другим поснимали с деревьев. Шелдон выступил в роли тюремщика. Надевал им на руки кандалы, он продевал в ушки кандалов стальные цепочки и соединял арестантов попарно.
Гугуми за непоседливый нрав посадили в карцер до вечера.
После этого Шелдон распорядился вознаградить полдневным отпуском рабочих плантаций, и, когда они удалились, разрешил гостям из Порт-Адамса спуститься с насестей. После обеда Джен и Шелдон долго прохлаждались под сенью веранды, наблюдая дикарей, которые ныряли, выгружая песок и камни из своих затопленных лодок. Дикари провозились до самого вечера, доставая со дна свои челноки. Наступили уже густые сумерки, когда они отплыли от берега, с трудом гребя поломанными веслами. Поднялся ветерок. «Флибберти-Джиббет» снялась с якоря и направилась в Лунга сдавать арестантов.
Глава XII. Мистер Морган и мистер Рафф
Шелдон наблюдал за работами по постройке моста, когда к берегу подошла и бросила якорь шхуна «Молекула». Джен с интересом настоящего моряка следила за тем, как матросы на шхуне убирали паруса и спускали шлюпку, и сама пошла навстречу высадившимся на берег гостям.
Пока прислужник бегал за хозяином, она угощала двух визитеров виски с содой и занимала их разговорами.
Гости чувствовали себя не совсем ловко в ее присутствии, и Джен заметила, что то один, то другой присматривался к ней со скрытым любопытством. Она сознавала, что они как будто взвешивают и оценивают ее, и впервые болезненно почувствовала всю неловкость своего оригинального положения в Беранде. С другой стороны, и сама Джен тоже стеснялась их. Она не знала, за кого их принять: они не походили ни на торговцев, ни на моряков. По их речам нельзя было подумать, что они джентльмены, хотя, видимо, они умели держать себя в обществе и не говорили ничего неприличного. Без сомнения, это были люди деловые, но довольно своеобразного типа. Однако, какие у них могли быть дела на Соломоновых островах и зачем они прибыли на Беранду?
Старший, мистер Морган, был здоровенный мужчина с бронзовой физиономией и длинными усами. Он говорил басом, с гортанными интонациями. Другой, мистер Рафф, был субъект щуплый и слабый, с выцветшими, водянистого цвета глазами; он нервно подергивал руками и говорил с легким акцентом, напоминавшим какой-то незнакомый жаргон. Но кто бы они ни были, ясно было, что это люди незаурядные, самостоятельно пробившие себе дорогу в жизни. Так думала Джен. Но она чуть не вздрогнула при мысли о том, каково попасть в лапы этим дельцам. В деловых сношениях они, вероятно, не знают пощады. Она внимательно посмотрела на Шелдона, когда тот вошел в комнату, и по выражению его лица сразу догадалась, что он не особенно обрадовался их визиту. Но в то же время ясно было, что эти люди ему нужны, так как после непродолжительного и незначительного общего разговора он пригласил их к себе в контору.
Вечером она спросила у Лаландру, куда они ходили.
- Ай, много ходили, много смотрели. Смотрели деревья, смотрели земля под деревьями, смотрели, фелла, мост, смотрели сушильня, смотрели луга, смотрели река, смотрели вельбот. Ай, ай, много большой фелла смотрел, очень много.
- Какие это, фелла, люди, эти два фелла? - спросила она.
- Большой фелла - мастер белого человека, - только и мог объяснить черный.
Отсюда Джен вывела заключение, что эти господа - люди влиятельные на Соломоновых островах, и что факт осмотра ими плантации и проверки ее счетов не предвещает ничего хорошего.
За обедом разговор вращался вокруг общих мест и не было произнесено ни слова, в котором содержался бы самый отдаленный намек на цель их визита. Однако, от внимания Джен не ускользнуло беспокойство, сквозившее в глазах Шелдона. После того как подали кофе, она ушла к себе. До полуночи прислушивалась она к доносившимся до нее через весь двор голосам разговаривавших и видела вспыхивающие огоньки их сигар. На следующее утро, поднявшись рано, она выведала, что они уже отправились вторично осматривать плантацию.
- Что это значит? - спросила она у Вайсбери.
- Мистер Шелдон немножко время, скоро конец.
- Что это значит? - спросила она опять у Орифайри.
- Мистер Шелдон с большим фелла поедут в Сидней. Да, мой так думает. Скоро Беранда конец.
Осмотр плантации продолжался в течение целого дня, и шкипер «Молекулы» не раз посылал гонцов в усадьбу, прося гостей поторопиться с осмотром. Солнце уже садилось, когда приезжие подошли к шлюпке, которая должна была их доставить на шхуну, но и тут, на берегу, они еще битый час толковали с Шелдоном. Джен видела издали, как Шелдон что-то доказывал им; она видела также и то, что оба его собеседника не сдавались на его доводы.
- В чем дело? - весело спросила она Шелдона, когда они расположились обедать вдвоем.
Он, улыбаясь, посмотрел на нее. Но улыбка его была какая-то кислая.
- Ай, ай, - продолжала она, подражая чернокожему. - Толстый фелла говорил, говорил. Солнце заходит - говорил. Солнце всходит - говорил. Все время говорил. О чем это он, фелла, говорил?
- О, ничего особенного! - Шелдон встряхнул плечами. - Им хотелось купить Беранду, вот и все.
Она посмотрела на него недоверчиво.
- Должно быть, не совсем так было дело. По-видимому, вы сами хотели ее продать!
- Право же нет, мисс Лэкленд! Поверьте, я далек от этой мысли.
- Нечего в прятки играть, - настаивала она. - Давайте говорить откровенно. Вы смущенны и расстроены. Я не настолько глупа, чтобы этого не видеть. Говорите прямо. Ведь я, пожалуй, могу вам и пригодиться - хотя бы советом.
Наступила пауза. Видимо, он не то, чтобы боялся быть откровенным, но не знал, с чего начать.
- Ведь вы знаете, что я - американка? - сказала она, вызывая его на откровенность. - А американцы наделены от рождения практической сметкой. Я не хвастаюсь этим, а только уверена, что в этом отношении преимущество на моей стороне. Во всяком случае, у меня больше практического чутья, нежели у вас. Давайте обсудим дело вместе. И вместе поищем выхода. Сколько вы задолжали?
- Тысячу фунтов с лишком - пустяки, как вы думаете? Да еще, вдобавок, на следующей неделе истекает срок найма тридцати рабочих, и в среднем каждому придется заплатить по десяти фунтов. Но к чему вам понапрасну забивать себе голову всем этим? В самом деле, вы знаете…
- Во что вы цените Беранду? В настоящее время?
- Приходится ценить ее, смотря по тому, сколько готовы будут дать за нее Морган и Рафф.
Поглядев на недовольную мину Джен, Шелдон решился раскрыть ей все свои карты.
- В свое время мы с Хью вложили в это дело восемь тысяч фунтов. Имение наше очень хорошее и стоит гораздо дороже этой суммы. Но оно станет приносить чистый доход не раньше, как года через три. Вот что заставило нас с ним заняться торговлей и вербовкой. «Джесси» и наши торговые конторы почти покрывали все текущие расходы Беранды.
- А сколько дают вам Морган и Рафф?
- Они предлагают, сверх перевода на них всех долгов, всего только тысячу фунтов наличными.
- Бессовестные жулики! - воскликнула она.
- Нет, они просто деловой народ, и больше ничего. По их словам, цена вещи определяется тем, сколько за нес дают и берут.
- А сколько вам предстоит затратить на Беранду в течение трех лет? - нетерпеливо добивалась Джен.
- Двести рабочих по шести фунтов в год каждому - за три года составит три тысячи шестьсот фунтов, это - главная сумма.
- Ой, ой, как вздорожали рабочие руки! Три тысячи шестьсот фунтов или, иначе говоря, целых восемнадцать тысяч долларов одним людоедам! Но все-таки имение это может служить солидным обеспечением. Почему бы вам не заложить землю в Сиднее?
Он покачал головой.
- Вы их калачом сюда не заманите для осмотра плантации. Их слишком часто обманывали плантаторы Соломоновых островов. Но мне тяжело расставаться с этим уголком, и, клянусь вам, не столько ради себя, сколько ради покойника Хью. Он так привязан был к этому месту! Он был страшно настойчивый парень, понимаете, и никогда не пасовал. А потому-то и мне так тяжело сдаваться. Мы постепенно с ним разорились, но «Джесси» позволяла нам надеяться, что, пожалуй, протянем как-нибудь.
- Разумеется, вы оба были простаками. Но вам все-таки незачем продавать плантацию Моргану и Раффу. Я отправляюсь в Сидней с первым пароходом и приведу вам шхуну. Не первоклассную шхуну, конечно. Я не в состоянии затратить на это тысяч пять или шесть долларов.
Он остановил ее, подняв руку в виде протеста.
- На обратном пути я приму поручение отвезти какой-нибудь груз. Во всяком случае, шхуна заменит вам «Джесси». Вы же за это время подготовьтесь к тому, чтобы найти для нее подходящую работу, когда я приеду назад. Я намерена сделаться пайщиком Беранды, чтобы потуже набить свой кошелек соверенами. У меня, как вы знаете, их наберется до полутора тысяч с лишним. Мы с вами вступим в соглашение, если вы только не прочь, но я уверена, что вы мне не откажете.
Он поглядел на нее с ласковой улыбкой.
- Вы ведь знаете, что я затем и прибыла сюда за тридевять земель, с Таити, чтобы завести плантацию, - настойчиво твердила она. - Вы хорошо знаете, каковы были мои намерения. Теперь они видоизменились отчасти, - вот и все. Я предпочитаю вступить в долю в Беранде и вернуть свои деньги по прошествии трех лет. Это интереснее, чем ковырять землю на Пэри-Сулай и ждать доход целых семь лет.
- А эта… а… а… эта шхуна…
Шелдон раздумал договаривать и промолчал.
- Ну, ну!.. Что же дальше?
- А вы не рассердитесь? - только спросил Шелдон.
- Нет, нет, будьте спокойны: ведь мы ведем деловой разговор.
- Вы… вы на ней сами собираетесь плавать… быть на ней капитаном, короче, говоря? И сами собираетесь заниматься вербовкой на Малаите?
- Непременно! Чтобы скинуть со счетов вознаграждение шкипера. Мы заключим между собой условие, по которому вы будете получать жалование управляющего, а я буду получать жалование капитана. Это так просто. А если вы не захотите взять меня в долю, то я приобрету Пэри-Сулай, заведу себе маленькое судно и буду ездить на свой страх. Разницы мало.
- Мало разницы? Что вы говорите! Разница огромная. Если вы приобретете Пэри-Сулай, то вы сами будете отвечать за себя. Хотя бы вы сделались людоедкой, что мне за дело! Но если вы вступите со мной в компанию, то я буду отвечать за вас. И тогда я не позволю вам, как совладелице, разъезжать в качестве шкипера, занимающегося вербовкой. Повторяю вам: я не позволил бы этого делать ни моей сестре, ни моей жене.
- Но ведь я, слава Богу, не жена, а только ваш компаньон.
- Наконец, все это похоже на шутку, - упорно стоял на своем Шелдон. - Мужчина и девушка, оба молодые, совместно хозяйничают на отрезанной от всего мира плантации! Единственный трезвый выход из положения, это - женитьба!
- Я предлагаю вам чисто деловое соглашение, - ответила она резким тоном. - Видно, мне не найти во всем мире такого мужчины, который отнесся бы ко мне по-товарищески!
- Но не забывайте того, что вы женщина, - завел он опять свою песню. - И что существуют известные общепринятые условности, известные приличия, обя…
Она вскочила со своего места, как ужаленная, и топнула ногой.
- Вы знаете мое любимое выражение?
- Знаю, знаю, - улыбнулся он: - проклятые юбки.
Она кивнула головой и продолжала:
- Иду спать. Прошу вас взвесить мое предложение и дать на него ответ завтра утром. Препираться толку мало. Вы меня только злите. Я вижу, что вы трус и эгоист. Вы боитесь, что скажут какие-нибудь дураки. Как бы ни были честны ваши побуждения, нам станет не по себе, если посторонние люди будут вас осуждать. Вы больше заботитесь о своем спокойствии, нежели обо мне. И, будучи трусом, - ведь все мужчины в душе своей трусы! - вы прикрываете свою трусость личиною рыцарского благородства. Благословляю небо, что я не мужчина. Покойной ночи. Поразмыслите все же. Постарайтесь откинуть глупые опасения. Если Беранда в чем-либо нуждается, так это в хорошей американской сметке. У вас ее нет. Вы - увалень, простофиля. Кроме того, ваше здоровье подорвано. А для меня этот климат еще внове… Возьмите меня себе в компаньоны и посмотрите, как я растормошу ваши Соломоновы острова. Признайтесь, что уже вас я порядком растормошила.
- Да, могу сказать, - ответил он. - Как нельзя более! Мне еще ни разу в жизни не приходилось подвергаться такой дрессировке. Если бы мне кто-нибудь прежде сказал, что я попаду в такое положение… да, признаюсь, вы-таки разделали меня на все корки.
- Но все это пустяки по сравнению с тем, что будет дальше. Поверьте мне, что все будет отлично, - сказала она ему напоследок, поднимаясь со стула и протягивая ему руку. - Покойной ночи! Извольте мне завтра утром дать разумный ответ.
Глава XIII. Логика молодости
- Хотел бы я знать, что это: упрямство, простой каприз, или же вы на самом деле серьезно захотели сделаться плантатором на Соломоновых островах? - сказал Шелдон за завтраком.
- А мне хотелось бы, чтобы вы стали попроще, - возразила Джен. - Вы пропитаны насквозь предрассудками. Но, во имя здравого смысла и… и порядочности, согласитесь, наконец, признать, что я не похожа на тех женщин, с которыми вам приходилось встречаться. И что со мной надо обращаться иначе! Вы не можете этого отрицать. Я приехала сюда шкипером на собственной шхуне, прошу покорно заметить, чтобы зарабатывать себе хлеб. Вы отлично это знаете. Я уже не раз повторяла вам это. Я иду по стопам отца и хочу довести до конца его предприятие, одушевляемая чувством, подобным тому, которое заставляет вас держаться Беранды в память вашего друга Хью. Отец скитался по морю, отыскивая на островах подходящее место для плантации. Он умер, а я продолжала следовать его примеру, пока не попала сюда. Ну, и вот… - пожала она плечами, - моя шхуна оказалась на дне морском, и я не могу продолжать идти дальше, а потому и остаюсь здесь. Плантацию я разведу непременно.
- Примите во внимание… - начал было он.
- Выслушайте меня до конца. Взвешивая свое поведение с той самой минуты, когда я ступила на этот берег, и вплоть до сегодняшнего дня, я не припоминаю ничего такого, чем бы я могла ввести вас в заблуждение относительно своих планов и дальнейших намерений. Я выложила вам все начистоту, а вы тут сидите и преспокойно заявляете мне, что хотели бы знать, вожу я вас за нос или нет. В последний раз повторяю вам, я действительно хочу стать плантатором, не взирая на то, будете ли вы мне помогать или противодействовать. Хотите вы, чтобы я сделалась вашим компаньоном?
- Но подумайте: ведь надо мною все будут смеяться. Меня прославят на весь архипелаг таким дураком, какого еще свет не видал. Поселить в Беранде в качестве компаньона такую молодую девушку, как вы! Да на что это похоже, скажите на милость?
- Решительно не вижу, что тут особенного? Вы боитесь зубоскальства каких-то идиотов? А я-то воображала, что Беранда научила вас полагаться на себя самого и что вы не нуждаетесь в нравственной поддержке всякого прощелыги и пьяницы из тех, что шатаются по Южным морям.
Он улыбнулся:
- С вами беда, да и только! Вы всегда сумеете так припереть человека к стене, что решительно не знаешь, что вам возразить. Ваша логика - победоносная логика молодости. Она не считается с трезвыми фактами, ей нет дела до жизненной прозы. Видно, молодость должна пройти через это, иначе она ничему не научится.
- Так отчего же не попробовать? - подхватила она.
- Беда в том, что факты опровергают логику молодости и вместе с тем разбивают пылкие молодые сердца. Взять хотя бы платоническую дружбу и… все такое; в теории это все хорошо, но на практике никогда не удается. Я когда-то тоже во все это верил. Это-то и привело меня на Соломоновы острова.
Джен начинала терять терпение. Он почувствовал, что она его не понимает. Она выставляет против него лишь чистосердечные, неотразимые доводы молодости. В оболочке этой женщины живет душа юноши. Он любовался этим разгоревшимся личиком, этими пышными локонами, обрамляющими маленькую головку, волнообразными линиями стройного стана, откровенно просвечивающими сквозь легкую ткань самодельного платья, этими мальчишески-задорными глазами и вытянувшимися в струнку ровными бровями и диву давался, как могла такая прелестная девушка оставаться непохожей на женщину? Черт возьми, зачем она не рыжая, не кривая, зачем у нее не заячья губа?
- Допустим, что вы стали моим компаньоном в Беранде, - заговорил он опять, испытывая при этой перспективе смешанное чувство ужаса и чарующей радости. - Выйдет то, что или я влюблюсь в вас, или вы влюбитесь в меня. Такая близость опасна, понимаете ли вы это? На деле, на практике случается обыкновенно то, что именно такое сближение опрокидывает логику молодости.
- Если вы подозреваете, что я приехала на Соломоновы острова, чтобы выйти замуж… - вспыхнула она и зарделась от гнева. - Да, на Гаваях публика гораздо более благородная, я вижу. Знаете, что я вам скажу? Если бы кто-нибудь послушал со стороны, как вы наигрываете все на одной и той же струне, то легко мог бы подумать, что вы сами горите желанием…
Лицо ее собеседника из багрового вдруг стало белым, как полотно. Ясно было, что он сильно разгневался. Она проглотила остаток кофе, поднялась с места и добавила в заключение:
- Отложим этот разговор до тех пор, пока на вас снизойдет более веселое настроение. С вами трудно разговаривать. Вы слишком вспыльчивы. Идите-ка вы лучше купаться. Теперь самое время - прилив.
- Если бы ты только не была женщиной, - пробормотал он, когда она вышла из комнаты, - то я бы тебя, друг мой, вышвырнул со своей плантации к черту со всеми твоими пожитками и таитянами, и вельботом, и соверенами, и всякою всячиной!
Но в этом-то и штука, что она все-таки женщина. Да и куда ей идти и что с ней может случиться?
Он встал, закурил папиросу, и взор его упал на стэтсоновскую шляпу и кольт, висевшие на стене. В этом-то все и дело: он не хочет, чтобы она уходила. В сущности, она еще только подросток, потому-то и логика ее удивляет его. Это просто логика молодости, но такая логика способна чертовски злить. Во всяком случае, он раз и навсегда уже твердо решил никогда больше не выходить из себя. Джен ведь ребенок. Он не должен этого забывать. Он тяжело вздохнул. Какое удивительное сочетание ребячества и женственности! Он долго не отрывал взгляд от шляпы. Досада, вызванная разговором, исчезла бесследно, и он стал ломать голову над вопросом: как бы вывернуться из затруднительного положения, как бы найти какой-нибудь способ, дающий возможность ей остаться в Беранде? «Разве пригласить для нее компаньонку? - осенила его вдруг блестящая мысль. - А почему бы не так?» Он пошлет за ней в Сидней при первой возможности. Да, да, он непременно…
Серебристый смех прервал его думы. Шелдон подошел к выходным дверям, через которые видно было, как Джен бежит по дорожке к берегу. За нею едва поспевали два проводника, матросы Панехара и Махамеме, в красных набедренных повязках, с заткнутыми за пояс кинжалами. Вот еще тоже причуда. Сколько раз он предупреждал, уговаривал и упрашивал ее остерегаться акул! Она ни за что не хотела послушаться и упражнялась в плавании, как нарочно, в наиболее опасные послеобеденные часы. Он следил за ней, как она бросилась в воду с верхушки небольшой сваи, подражая манере ныряющих ребятишек, как она поплыла вперед, делая размашистые движения рукой, и как двое телохранителей плыли рядом с ней по обе стороны, на расстоянии нескольких футов. Он не особенно полагался на их искусство и ловкость в борьбе с нападающей акулой, хотя и был твердо уверен, что они - беззаветно преданные слуги и не задумаются пожертвовать жизнью, спасаю свою госпожу.
По мере того, как они удалялись от берега, головы их превращались в еле заметные точки на поверхности моря. Между тем, поднялось небольшое волнение. Еле заметные точки стали совсем исчезать. Чтобы не потерять их из виду, он сначала прищуривался, а потом вынес на веранду подзорную трубу. Налетел шквал со стороны Флориды, но Джен и ее телохранители беззаботно ныряли в волнах. Действительно, она плавает мастерски, надо ей отдать справедливость; он уже давно в этом убедился. Уроки плавания на Гаваях не пропали даром. Но акулы оставались акулами. Кроме того, он знал несколько случаев, когда весьма искусные пловцы погибали при сильном волнении.
Небо заволокло тучами, и океан запенился. Шелдон потерял из виду своих пловцов. Полил проливной дождь. Когда ливень прекратился и обновленная Беранда засияла на солнце, на поверхности вала показались три головы. Шелдон, захватив подзорную трубу, вошел в дом и скоро увидел Джен, взбегавшую вверх по тропинке, распуская на ходу слипшиеся волосы, которые ей надо было промыть пресной водой. В послеобеденное время, за разговором на веранде он в самой деликатной форме коснулся щекотливого вопроса о компаньонке, мотивируя это предложение тем соображением, что для Беранды нужна экономка для присмотра за челядью и кладовыми и для выполнения разных других хозяйственных функций.
Выдвинув этот благоразумный проект, он замолчал, не без тревоги ожидая, какое впечатление произведут на Джен его слова.
- Так, значит, вы недовольны тем, как я веду домашнее хозяйство? - было первым ее вопросом. И не давая ему разинуть рот, она продолжала:
- Произойдет неизбежно одно из двух. Либо мне придется расстаться с мыслью вступить с вами в товарищеское соглашение и уехать, предоставляя вам выписывать еще новую лишнюю компаньонку для той компаньонки, которая займет место экономки, либо я заманю на вельбот и утоплю эту старую курицу. Как вы могли допустить, хотя бы на одну минуту, что я явилась сюда, на край света, прибыв на собственной шхуне, ради удовольствия попасть под начало какой-то дуэньи?
- Но ведь… компаньонка… так сказать, некоторым образом… необходимое зло, - заикнулся он.
- Мы до сих пор великолепно обходились без нее. Разве я брала с собой компаньонку на «Мьеле», а ведь я была единственной женщиной на борту своей шхуны. Ничего я так не боюсь, как ос, скарлатины и компаньонок. Ух! Это противные, зловредные чудовища, откапывающие все дурное, усматривающие в самом невинном поступке греховные побуждения и сами наталкивающие на грех, вовлекающие в соблазн своим больным и развращенным воображением.
- С нами крестная сила! - Шелдон с комическим ужасом отскочил от стола. - Вы всегда сможете без труда зарабатывать хлеб, - рискнул он пошутить. - Если лопнет ваша плантация, вы сможете взяться за перо и начать успешно писать тенденциозные повести. Я уверен, что на этом поприще вы легко завоюете популярность.
- Я не знаю, кому будут нужны на Соломоновых островах такие книги, - отрезала она. - Они полезны только для вас и подобных вам моралистов.
Он поморщился, но Джен продолжала с оригинальной находчивостью и задором, свойственными юности:
- Ибо какую же цену имеет вынужденная добродетель, скованная по рукам и ногам? Ваш проект приставить ко мне сторожа показывает, что вы не слишком-то высокого мнения обо мне. Я хочу быть хорошей, потому что хорошо быть хорошей, а не потому, что меня будет сторожить какая-нибудь старая карга с глазами Аргуса.
- Не в том дело. Дело в том, что скажут о вас другие.
- Пускай они думают, что им угодно. Что мне за дело до грязных сплетен. Люди, подобные вам, из боязни пересудов готовы подчиняться мнению, всяких проходимцев.
- Вы заговорили языком Шелли, - ответил он. - Я вижу, что мне придется сделаться вашим компаньоном хотя бы для того, чтобы принять вас под свое покровительство.
- Ежели вы принимаете меня компаньоном для того, чтобы учредить надо мной опеку, то я… я… отказываюсь наотрез… Вот и все. Придется, видно, приобрести Пэри-Сулай.
- Тем более вам понадобится… - начал было он.
- Знаете, что я сделаю? - перебила она его. - Я поищу для себя какого-нибудь другого советчика на Соломоновых островах, который не подумает учреждать надо мной опеку.
Эти слова поразили Шелдона в самое сердце, и он не мог скрыть своего испуга.
- Вы шутите, - застонал он.
- Нет, не шучу, я так и сделаю. Мне, наконец, надоело это непрошеное покровительство. Пожалуйста, не забывайте ни на минуту, что я сама отлично умею постоять за себя. А кроме того, у меня целых восемь лучших защитников, каких только можно желать: я говорю про своих матросов.
- Вам бы надо было родиться лет за тысячу или через тысячу лет, - засмеялся он. - Вы какая-то первобытная и в то же время архисовременная. Двадцатый век не по вас.
- Но зато Соломоновы острова пришлись мне как раз по вкусу. Вы жили здесь совсем как дикарь, когда я впервые встретилась с вами, пробавлялись одними только мясными консервами да лепешками, то есть такой пищей, которая способна расстроить пищеварение верблюда. Как-никак, а я вам наладила обиход. И если мы станем совладельцами, то на этот счет вы вполне обеспечены. Во всяком случае, вы у меня не умрете от плохого питания.
- Если только мы станем совладельцами, - сказал он, - то имейте в виду, что нам на шхуне разъезжать не придется. Вы можете отправиться в Сидней и выбрать там шхуну, но шкипера нужно будет нанять.
- Чтобы тратить лишние деньги на содержание безответственного, неспособного пьяницы? Между тем как я могла бы сама отлично справиться с этим делом, которое так близко моему сердцу. И притом гораздо лучше всякого наемника. Вам небезызвестно, что в этой части я перещеголяю любого опытного капитана в Южных морях.
- Но, сделавшись моим компаньоном, вы становитесь в положение хозяйки.
- Благодарю за комплимент, из которого вывожу заключение, что вы считаете мое поведение недостойным почтенной хозяйки!
Обиженная донельзя и расстроенная, со слезами на глазах она поднялась со своего места и подошла к граммофону.
- Неужто все мужчины подобно вам пропитаны столь смехотворными взглядами?
Шелдон встряхнул плечами и улыбнулся. Спорить было бесполезно; он изведал это на опыте; он решил взять себя в руки. И к вечеру она, наконец, ему уступила. Решено было, что она с первым же пароходом отправляется в Сидней, покупает там шхуну и возвращается со шкипером на борту. Шелдон, со своей стороны, пошел тоже на уступки: Джен будет предоставлено право время от времени совершать небольшие путешествия на острова. Но он оставался непреклонным, как камень, в одном отношении: чтобы она сама производила набор на Малаите, - этого он никак не мог допустить.
После того, как предварительные переговоры были закончены и подписан составленный по ее настоянию формальный письменный договор, Шелдон целый час прохаживался из угла в угол, размышлял о том, какого он свалял дурака. Что за нелепое положение! Впрочем, пожалуй, не хуже того, которое ему предшествовало из во всяком случае, менее невозможное, нежели то, в котором он очутился бы, если бы Джен вздумала поселиться на Пэри-Сулай.
Ему ни разу не случалось встречать более самостоятельной женщины, которая вместе с тем более нуждалась бы в покровительстве, чем эта, походившая на мальчика девушка, сопровождаемая живописной своей свитой, появившаяся на этом берегу в оригинальном костюме, с долгоствольным револьвером на поясе, с сумкой золота и целым ворохом романтических бредней в голове.
Ни в каких романах ему до сих пор не приходилось встречать ничего подобного. Действительность, правда, иногда превышает фантастичностью всякую сказку. Все это было так странно и необычно, что казалось неправдоподобным. Он кусал усы и курил папиросы одну за другой. Сатана, прибежавший со двора, подскочил к нему и прикоснулся влажным холодным носом к его руке. Шелдон погладил его по голове. Появление собаки вывело его из задумчивости. Он кинулся в кресло и весело расхохотался. Что только подумает правительственный комиссар Соломоновых островов? Что подумают его знакомые и родные? Он заодно и радовался состоявшемуся между ними соглашению и сожалел о том, что Джен Лэкленд появилась на горизонте Соломоновых островов.
Шелдон вошел к себе в комнату, достал карманное зеркальце и долго и пристально всматривался в свое отображение.
Глава XIV. «Марта»
- Большой, фелла, шхуна у берега! - объявил Вайсбери, входя в комнату, где после завтрака Джен и Шелдон с азартом сражались на биллиарде.
Одновременно с этим послышался лязг цепей, и, выйдя на веранду, они увидели большую черную шхуну, стоявшую недалеко от берега и плавно покачивавшуюся на якоре.
- Да ведь это янки! - воскликнула Джен. - Взгляните на форму носа, на овальные очертания кормы… А! Да вот и доказательство!
В это время на шхуне взвился полосатый американский флаг, усеянный звездочками.
Шелдон распорядился, чтобы на флагштоке Беранды также был поднят флаг. Ноа-Ноа побежал исполнять его приказание.
- С какой это стати заявились сюда американцы? - удивлялась Джен. - Это не яхта, но держу пари, что она отлично ходит и на парусах. Прочтите, как название?
- «Марта», Сан-Франциско, - ответил Шелдон, посмотрев в подзорную трубу. - Я в первый раз вижу на Соломоновых островах американское судно. Вот они уже высаживаются. Взгляните-ка на гребцов: одни только белые. Как их сюда занесло?
- Да разве они похожи на моряков? - сказала Джен. - Если бы у меня были такие гребцы, даже хотя бы чернокожие, мне и то было бы совестно за такую ухватку. Полюбуйтесь на этого парня, что вылезает из лодки. Ему гораздо больше пристало бы вычищать навоз из телятника.
Новоприбывшие рассыпались по берегу и с любопытством озирались по сторонам, а двое, что восседали на корме шлюпки, вошли в ворота и направились к дому. Один из них, высокий и стройный молодой человек, был в белом кителе, напоминавшем военную форму. Другой, похожий на большую, неуклюжую обезьяну, был в каком-то странном наряде: полуморском, полусухопутном. Сходство его с обезьяной подчеркивалось густыми косматыми рыжими баками и маленькими щелочками колючих и беспокойных глаз.
Шелдон встретил гостей на пороге и представил их Джен. Бородатый субъект шотландского типа имел немецкую фамилию фон Бликса и говорил с ярко выраженным американским акцентом. Высокий молодой человек в щегольском кителе носил английскую фамилию: его звали Джон Тюдор. Он говорил почти совершенно чисто по-английски, как полагается говорить всякому благовоспитанному янки, с легким, едва уловимым немецким акцентом. Акцент этот гармонировал, как нельзя более, с короткими, торчавшими кверху усами, открывавшими полные красные губы, похожие на лук купидона, и с некоторой жестокостью в выражении лица.
Фон Бликс был неотесан и мужиковат. Тюдор же отличался изящной развязностью. Его манеры, жесты и мина изобличали в нем светского человека. Голубые глаза метали искорки, а подвижные складки гладко выбритого лица подчеркивали малейшие оттенки его мысли и настроений. Он сыпал остротами, улыбался и посмеивался в высшей степени непринужденно. Но вначале он говорил мало, так как фон Бликс повел рассказ об их задачах, приключениях, и Тюдор ограничивался пока только коротенькими вставками.
Они предприняли экскурсию в поисках золота. Фон Бликс был ее предводителем, а Тюдор был его помощником. Вся их артель, насчитывающая двадцать восемь человек, состояла из пайщиков предприятия, заинтересованных в различной степени. Некоторые из них были матросы, но большинство были золотопромышленники, собравшиеся из разных уголков Мексики и Южной Америки. На Соломоновы острова привела их вечная, неустанная погоня за золотом. Они предполагали разбиться на два отряда. Один отряд, под предводительством Джона Тюдора, намеревался направиться на разведку вверх по течению речки Бейль и проникнуть в гористые недра Гвадалканара. Другой же, под начальством фон Бликса, отправлялся на Малаиту на «Марте» с аналогичной целью.
- Итак, - заявил фон Бликс, - для того, чтобы Тюдор мог отправиться в свою экспедицию, ему потребуется взять с собой несколько человек чернокожих. Не можете ли вы уступить нам своих людей?
- Разумеется, не бесплатно, - вставил Тюдор, - и вы можете назначить цену по своему усмотрению. От вас они получают по шести фунтов, не так ли?
- Нам приходится в этом отношении быть экономными, - сказал Шелдон, - у нас и так не хватает рабочих рук на плантации.
- Нам? - удивился Тюдор. - Разве вы вошли в компанию с кем-нибудь? В Гувуту, мне помнится, говорили, что ваш компаньон недавно скончался и что вы остались одни.
Шелдон повернул голову в сторону Джен, и, когда он заговорил, она почувствовала, что ему было неловко.
- С тех пор мисс Лэкленд состоит совладельцем этой плантации. Но вернемся к делу. У нас не хватает рабочих рук; с другой стороны, вам от этих людей будет мало пользы. Они не пойдут с вами дальше, чем до Бину, а это отсюда всего один переход. Они все уроженцы Малаиты и побоятся, что их там съедят. Они удерут при первом удобном случае. Вам придется взять других проводников в Бину, которые пройдут с вами еще один день пути, но как только вы с ними доберетесь до подошвы холмов, вам придется караулить и этих. Им тоже не улыбается перспектива быть съеденными.
- Неужели дела обстоят так скверно? - спросил фон Бликс.
- Никто еще не проникал до сих пор в глубь Гвадалканара, - стал объяснять Шелдон. - Лесовики-бушмены принадлежат к числу самых диких людей, какие только в настоящее время существуют на свете. Мне самому не приходилось видеть их, и я не встречал до сих пор еще никого, кто бы их видел. Они никогда не спускаются к побережью, хотя иногда их бродячие банды нападают на низовых жителей, слишком далеко забравшихся в глубь острова. Они их пожирают. Это совсем неизвестный народ. Они даже не научились еще курить табак. Австрийская научная экспедиция пробовала производить изыскания, но весь состав ее погиб. Их растерзали на части. На берегу, в нескольких милях отсюда, стоит памятник. Уцелел и вернулся назад один только член этой экспедиции, от которого и узнали о происшествии. Вот и все, что вы можете узнать от меня или от кого бы то ни было другого относительно внутренней области Гвадалканара.
- А про золото ничего не слыхать? - заерзал Тюдор. - Вы ничего не слыхали про золото?
Шелдон усмехнулся и оба визитера впились в него глазами.
- Вы можете подняться на две мили вверх по Бейльсуне и там приступить к промывке золотоносного песка. Я частенько проделывал это. А в горах, что подальше, несомненно, имеется золото.
Тюдор и фон Бликс переглянулись с видом победителей.
- Старый Уптешиф был прав, - заметил Тюдор. Фон Бликс только кивнул головой. - А если и Малаита не обманет нас… - Тюдор не договорил и повернулся к Джен.
- Нас привели сюда указания этого старого золотопромышленника, - пояснил он. - Фон Бликс подружился с ним, и тот открыл ему свой секрет.
Обратившись к Шелдону, он добавил:
- Я полагаю, что нам удастся доказать, что белые проникали в недра Гвадалканара еще задолго да австрийской ученой экспедиции.
Шелдон пожал плечами.
- Об этом мы здесь ничего не слыхали, - ответил он просто. Затем он обратился к фон Бликсу. - Что же касается моих рабочих, то вы можете взять их с собой в любом количестве. Но только с тем условием, что они будут сопровождать вас не дальше, чем до Бину. Скажите, сколько человек будет в вашем отряде и когда вы намерены выступить?
- Нас будет десять человек со мною включительно, - ответил Тюдор.
- Вам следует выступить послезавтра, - сказал ему фон Бликс. - Лодки будут готовы сегодня вечером. Завтра мы упакуем припасы и снаряжение. А «Марта» простоит здесь до вечера, мистер Шелдон, на закате же снимется с якоря.
Когда оба гостя спускались к берегу по дорожке, возвращаясь на судно, Шелдон насмешливо посмотрел на Джен.
- Вот приключение, как нельзя более в вашем духе. Поиски золота в стране людоедов.
- Заманчивое заглавие для книги, - промолвила она, - или еще лучше: «Поиски золота в стране охотников за черепами»! - и тираж обеспечен.
- А вы не раскаиваетесь, что сделались плантатором? - поддразнил он ее. - Не интереснее ли было бы принять участие в такой экспедиции?
- Если бы я решилась на это, - сказала она, - то фон Бликс, наверное, не стал бы меня отговаривать от экскурсии на Малаиту.
- Без сомнения. Он был бы даже рад.
- Какое вы составили мнение об этих людях? - спросила она.
- О, старый фон Бликс, это - дельный и в своей области опытный и сведущий человек; а Тюдор - порядочный лоботряс, поверхностный, легкомысленный малый. Доведись мне быть выброшенным на необитаемый остров, я предпочел бы общество фон Бликса.
- Не совсем понимаю вас, - заметила Джен. - Что вы имеете против Тюдора?
- А читали вы роман Броунинга «Последняя герцогиня?».
Она кивнула головой.
- Так вот Тюдор напоминает мне характером героиню этого романа…
- Но она очаровательна.
- Да, это верно. Но она была женщиной. От мужчины мы вправе ожидать большего - больше самообладания, выдержки, солидарности. Мужчина должен быть более энергичным, настойчивым, хладнокровным. Меня раздражают люди его пошиба. От мужчины требуется больше уравновешенности.
Джен не могла согласиться с его оценкой. Шелдон почувствовал это, и ему стало не по себе. Раньше он заметил, как она оживленно беседовала с молодым гостем. Принимая во внимание оба эти впечатления, он задался вопросом: уж не ревность ли это? Какое ему дело до того: загораются у нее глаза или нет?
С «Марты» спустили вторую шлюпку, и остальная часть малого отряда пристала к берегу. Двенадцать человек экипажа занялись на берегу сколачиванием лодок. Лодок было пять штук, они были чрезвычайно длинные и узкие, с выпуклыми бортами. На каждой лодке было по три весла и по несколько окованных железом шестов.
- Вы, друзья, видно, опытные мастера по части речных разведок, - обратился к плотникам Шелдон.
Один из них сплюнул наземь табачную жвачку и ответил:
- Мы научились этому делу на Аляске. Мы их строим по типу тех лодок, которые ходят на шестах по Юкону. Этот ручей - безделица в сравнении с большими северными реками. Положат в этакий челночек фунтов пятьсот клади, и два человека так быстро погонят его по реке, что вы только руками разведете.
Когда солнце стало садиться, «Марта», спустив флаг и отсалютовав из пушки, снялась с якоря и тронулась в путь.
«Юнион-Джек» закивал на флагштоке Беранды, и Шелдон дал ответный салют из сигнального орудия.
Оставшиеся американцы разбили на дворе палатки и развели костры на берегу, а Тюдор ужинал вместе с Шелдоном и Джен.
Гость, видимо, побывал во всех уголках земного шара и знал все и вся. Польщенный вниманием Джен, он пустился в рассказы о своих многочисленных приключениях. Это был авантюрист высшей марки и, по его собственным словам, он родился на свет из любви к приключениям. Он происходил из древнего рода в Новом Южном Уэльсе; отец его был театральным консулом, родился же он в Германии, где получил начальное образование и откуда вывез свой легкий немецкий акцент. Будучи еще подростком, он отправился со своим отцом в Турцию, а потом сопровождал его в Персию, куда отец его был назначен посланником. Тюдор весь век свой скитался по разным местам. Он очень весело и остроумно рассказывал про свои путешествия, переходил от одного эпизода к другому, и видно было, что он не выдвигал свою собственную роль в них, а рассказывал о своих приключениях только потому, что они и в самом деле были весьма занимательны. Он участвовал в южно-американских восстаниях, побывал на Кубе, был скаутом в Южной Африке, военным корреспондентом в русско-японскую войну. Он разъезжал на собаках в Клондайке, работал на золотых приисках в Поме и издавал газеты в Сан-Франциско. Он был в дружеских отношениях с президентом Соединенных Штатов. Он был своим человеком в аристократических клубах Лондона и европейского континента, и Гранд-Отеля Иокогамы. Он выступал на избирательных собраниях в Невер-Невер. Он охотился на красного зверя в Сиаме, ловил жемчуг в На-Меру, побывал у Толстого, видел представление страстей господних и объездил Анды верхом на муле. Вместе с тем он мог служить живым справочником всех лихорадок Западной Африки.
Шелдон, развалившись в своем портшезе на веранде, пил кофе и внимательно слушал. Вопреки сложившемуся в нем предубеждению, он невольно симпатизировал этому человеку, который пережил столько разнообразных приключений. И все-таки Шелдон чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что рассказчик обращается главным образом к Джен. Он расточал свои слова и улыбки в обе стороны, однако Шелдон прекрасно видел, что если бы они друг с другом остались наедине, то разговор у них имел бы другой колорит.
Тюдор, видя, что его рассказы производят сильное впечатление на Джен, нарочно расписывал свои приключения, стараясь очаровать ее их романтическим характером.
Шелдон следил за ее напряженным вниманием, прислушивался к ее заразительному смеху, к ее вопросам и мимолетным замечаниям и чувствовал, как в груди его вырастает чувство, весьма похожее на любовь.
Хотя Шелдон сохранял при этом известное спокойствие, окрашенное легкой грустью, но иногда им овладевала досада на этого героя, и он взвешивал все время: как велика доля правды в каждом из его рассказов и насколько можно доказать или опровергнуть любое из его утверждений.
Во время одного из этих повествований и как бы согласно замыслу искусного драматурга на сцену появился Утами, чтобы доложить Джен, что в устроенную по ее приказанию западню попался крокодил.
В это время Тюдор закуривал папиросу, и Утами пристально уставился на его лицо, освещенное огнем зажженной спички. Он был до того поражен, что даже забыл рассказать Джен про попавшегося крокодила.
- Алло, Тюдор! - воскликнул он, протягивая гостю руку и удивляя Шелдона столь непринужденным обхождением.
- Кто ты такой? - спросил Тюдор, пожимая руку полинезийцу. Я не узнаю тебя.
- Я Утами.
- Утами? Но я, друг мой, не помню, где же мы с тобой встречались?
- И вы не помните про «Гуахин»? - произнес Утами с оттенком укоризны. - Не помните наше последнее плавание на «Гуахине?»
Тюдор с жаром схватил опять руку таитянина и крепко, сердечно пожал ее:
- Из всей нашей партии уцелел один только канак Джо, - сказал он. - Черт возьми, как я рад тебя видеть! Но я не знал твоего нового имени.
- Мое настоящее имя Утами, но на «Гуахине» меня прозвали Джо. Да иначе меня в то время и не называли.
- Но как ты сюда попал? - спросил его Тюдор, выпуская руку матроса.
- Мы плавали на шхуне «Мьеле» с мисс Лэкленд. Мы много плавали: Таити, Райэта, Техас, Пора-Пора, Мануа, Тутуила, Апия, Савойя и Фиджи. А теперь мы застряли с мисс Лэкленд здесь, на Соломоновых островах, пока у нас не будет другой шхуны.
- Нас только двое осталось в живых после крушения «Гуахина», - стал объяснять Тюдор. - Вот он, да я. Из пятидесяти семи человек, отплывших из Гуаны, никто решительно не спасся, кроме Джо и меня. В Номату нас настиг страшнейший ураган: я там ловил жемчуг.
- А я и не знала, Утами, что ты чуть не погиб от урагана во время кораблекрушения. Ты мне про это ничего не рассказывал, - сказала с упреком Джен.
Здоровенный полинезиец потоптался на месте и смущенно осклабился.
- А я и не думал про это, - сказал он.
Он повернулся уходить, полагая, что так надо. Но видно было, что он с удовольствием остался бы еще на некоторое время.
- Ну, ладно, Утами, - сказал Тюдор, - завтра утром мы с тобой еще увидимся и побеседуем.
- Он спас мне жизнь, этот молодец, - сказал Тюдор, когда таитянин, тяжело, и в то же время осторожно ступая по ступеням лестницы, спускался с веранды.
- Лучшего пловца я в жизни никогда не видел.
Джен попросила Тюдора рассказать про историю с «Гуахином».
Шелдон курил и думал про себя, что какой бы там ни был этот самый Тюдор, но, по крайней мере, он не лжец.
Глава XV. Разговор о благовоспитанности
Дни тянулись за днями, а Тюдор и не думал покидать гостеприимную Беранду. Все было готово к отъезду, но он мешкал и большую часть времени проводил в обществе Джен, все более и более раздражая Шелдона. Состязался с ней в плавании, превосходя даже ее безрассудством, вместе с нею ходил глушить рыбу, показывая при этом необыкновенную удаль, ныряя среди голодных акул и отбивая добычу, на которую те жадно накидывались. Своими подвигами он завоевал даже уважение таитян. Арагу подзадоривал Тюдора на разные штуки, например, вырвать часть рыбы из пасти акулы, оставляя другую половину ей на съедение, и Тюдор блестяще выполнял эту задачу, поплатившись лишь тем, что сильно ободрал плечо о колючки пленников удивленной акулы.
Джен восхищалась его удальством, и Шелдон поневоле принужден был сознаться, что этот молодец явился как бы живым воплощением того сказочного героя, образ которого витал доселе в ее фантастических грезах. Джен, очевидно, не помышляла о любви, но Шелдон чувствовал, что если ей суждено кого-нибудь полюбить, то именно такого героя или «выдающегося человека», выражаясь ее языком.
Тюдор отлично умел выставлять напоказ все свои таланты и качества, и Шелдон чувствовал себя как-то приниженным в его присутствии. Шелдон и сам обладал не меньшим мужеством, но он не подчеркивал своих достоинств. Он знал, что не задумался бы нырнуть среди акул, спасая чью-либо жизнь, но он считал безумием выходки Джен.
Разница между ними сводилась к тому, что Шелдон, так сказать, завешивал витрину своей лавочки. Жизнь и без того в нем била ключом, и он не считал нужным искусственно волновать ее поверхность для того, чтобы другие могли видеть, как она пенится. При виде того, как другие показывают свою удаль, он только все более уходил в себя и все глубже погружался в флегматическое спокойствие, составляющее отличительную черту англо-саксонской расы.
- Вы как-то отупели за последние дни, - отметила с сожалением Джен. - Можно подумать, что у вас разыгралась печень или что вы заболели. Вам как будто, кроме ваших чернокожих рабочих и кокосовых орехов, ни до чего другого нет дела. Что с вами?
Шелдон только улыбался в ответ и еще больше притихал, вслушиваясь в разглагольствования Тюдора, поучавшего Джен с высоты своего величия. Тюдор развивал перед нею теорию ежовых рукавиц, с помощью которых белым людям подлежит устраивать жизнь низших рас. Эта лекция напоминала Шелдону про те порядки, какие он сам наводит в Беранде. То, о чем Тюдор красноречиво философствует, он, Шелдон, давно уже применяет на практике, и в качестве представителя высшей расы без зазрения совести угнетает представителей низшей расы, которые работают на его плантации или угрожают ей со стороны. «Но к чему об этом разглагольствовать? - подумал он про себя. - И без того уже тошно!»
Шелдон коротко и сухо высказал эту мысль, а Джен и Тюдор, воспользовавшись брошенным им вскользь замечанием, вовлекли его в спор. Они оба напали на него с самой неожиданной стороны, принявшись высмеивать английскую выдержку и самообладание, коими он втайне гордился.
- Янки любят говорить о том, что они делают или сделали, - сказал Тюдор, - а англичане смотрят на них свысока, как на пустых хвастунов. Но янки - простодушный ребенок. По-настоящему он совсем не умеет хвастать. Как видите, он любит распространяться о своих деяниях, тогда как англичанин превозносится молча. Скромная, вошедшая в пословицу сдержанность англичан представляет собою не что иное, как утонченную форму бахвальства. Признайтесь, что это так!
- А, я до сих пор этого и не подозревала! - воскликнула Джен. - Да, да, это так. Англичанин способен совершить потрясающе героический подвиг, но, оставаясь верен себе, замыкается и молчит. Он скромен, сдержан и чужд самохвальства. Но молчание его чрезвычайно красноречиво. Эффект равносилен тому, как если бы он сказал: «Да, я всегда делаю то же самое. Для меня это сущие пустяки. Но отсюда вы можете заключить, на какие истинно великие подвиги я способен при случае. А это, это - безделица; это ничтожный эпизод, знаете ли, не заслуживает внимания. В нем нет ничего из ряда вон выходящего». А про себя скажу, что если бы мне довелось, например, рискнуть жизнью при взрыве или спасти от смерти человека, то я бы хотела, чтобы об этом непременно узнали все мои друзья и все друзья моих друзей. Я возгордилась бы пуще самого Люцифера. Признайтесь, мистер Шелдон, разве вы не гордитесь внутренне, в глубине души, когда вам случается совершить что-нибудь смелое, отважное?
Шелдон кинул головой.
- А если так, - сказала она, налегая на слова с особенным ударением, - то разве гордость, скрывающаяся под личиною притворного равнодушия, не равносильна лжи?
- Да, это верно, - согласился он. - Но ведь нам ежедневно приходится лгать таким образом. Это - плод воспитания, а англичане - самые благовоспитанные люди на свете, вот и все. Когда-нибудь и ваши соотечественники сделаются столь же благовоспитанными людьми. Не даром мистер Тюдор считает янки еще несовершеннолетними.
- Слава Богу, что мы еще не начали привыкать к такой лжи! - вырвалось у Джен от души.
- О, что касается вас, то вы уже начали, - поспешно возразил Шелдон. - Не далее, как третьего дня, вы солгали как раз таким образом. Помните, когда вы взобрались на одних руках по гарделю на флагшток? Ваше лицо являло образ воплощенного лицемерия.
- Правда, ничего подобного не было!
- Позвольте, позвольте, - продолжал он. - Выражение вашего лица было такое покойное, безмятежное, как будто бы вы нежились в кресле. Судя по вашему лицу, можно было подумать, что взбираться на руках по канату совершенно пустяковое дело. Надеюсь, вы не станете спорить, если я выскажу предположение, что когда вы в первый раз пробовали подняться на одних руках по канату, то, наверное, порядочно пыхтели и гримасничали. А теперь подобно чемпиону, выступающему на арене цирка, вы уже настолько тренированы, что легко можете удержаться от подобных гримас. Вы приучили себя скрывать свои ощущения, скрывать от людей то напряженное усилие, которое заставляет напрягаться ваши мускулы. А в этом сказывается, выражаясь словами мистера Тюдора, самое тонкое проявление самохвальства. Вот так-то и наша английская сдержанность представляет собою не что иное, как своего рода тренировку, и только. Слов нет, мы гордимся в душе своими поступками и деяниями, гордимся, не уступая в этом чувстве самому Люциферу и даже, пожалуй, еще того больше. Но мы - взрослые люди, и нам претит величаться.
- Сдаюсь, - вскричала Джен. - В конце концов вы не так уж глупы, как кажется.
- Да, признаюсь, вы нас приперли к стене, - согласился Тюдор. - Однако, вам бы не удалось этого сделать, если бы вы не отступили от своих собственных правил.
- Как так?
- Вы погрешили против вашей благовоспитанности тем, что заговорили о ней.
Джен восторженно забила в ладоши.
Тюдор вынул из портсигара и закурил новую папиросу, а Шелдон даже не пошевельнулся и продолжал невозмутимо молчать.
- Ага, попались! - поддразнивала его Джен. - Почему вы не разобьете в пух и прах его доводы?
- Право, мне сказать больше нечего, - ответил ей Шелдон. - Я знаю, что моя позиция неприступна, и довольствуюсь этим сознанием.
- Вы могли бы сказать, - подзадоривала она его, - что когда взрослый человек находится в обществе ребятишек дошкольного возраста, то он должен приноравливаться к их языку для того, чтобы они могли его понимать. Вот причина, ради которой вы позволили себе на время отступить от ваших благовоспитанных правил. Только таким образом и можно было вразумить нас, малолетних детей.
- Вы перешли на сторону противника, мисс Лэкленд, и в самом пылу сражения, - жалобно простонал Тюдор.
Но она уже его не слушала. Отвернувшись от своих собеседников, она стала пристально всматриваться в море.
Они последовали ее примеру и увидели зеленые огни и туманные очертания парусов какого-то корабля.
- Неужели это возвращается «Марта»? - забеспокоился Тюдор.
- Нет, боковые огни поставлены слишком низко, - заметила Джен. - Слышите? Вот они весла вытаскивают. Такое большое судно, как «Марта», на веслах не тронулось бы с места.
- Имейте в виду, что «Марта» снабжена газолиновым двигателем в двадцать пять лошадиных сил, - сказал Тюдор.
- Как раз такое судно, какое нам нужно, - деловито заметила Джен, обращаясь к Шелдону. - Я постараюсь раздобыть себе шхуну с подобной машиной. Пусть это будет хотя бы подержанный двигатель.
- Но это поведет к лишним затратам на машиниста, - возразил он.
- Расход окупится быстротой передвижения, - доказывала Джен, - я в этом совершенно уверена. Если бы вы не отличались таким чрезмерным консерватизмом, то, заменяя шкипера, я бы сэкономила гораздо больше, чем обошлось бы жалование машинисту.
Шелдон не соблаговолил ответить на этот выпад, и она посмотрела на него с укоризной. Он смотрел на море, а она вглядывалась в черты его лица, озаренные светом фонаря, - упрямые, строгие, резко обозначенные, с девственной линией рта и более тонкими, чем у Тюдора, губами. В первый раз ей бросилось в глаза это выражение самоуверенной силы, спокойствия, прямоты и стойкой решимости. Потом она перевела глаза на Тюдора. У этого более миловидное, более смазливое лицо, такое лицо, которое привлекает с первого взгляда. Но ей не нравились очертания рта, который как будто был нарочно устроен для поцелуев, а она ненавидела поцелуи.
Ощущение, испытанное Джен, нельзя было назвать вполне сознательным. Фигура Тюдора производила на нее какое-то неуловимое, смутное, отталкивающее впечатление. На этот раз она как-то усомнилась в этом молодом человеке. Возможно, что Шелдон высказал справедливое суждение о его характере. Впрочем, этот вопрос мало ее интересовал в настоящее время, ибо все, что связано с морем, - корабли, морские приключения, - занимали ее несравненно больше, нежели какие бы то ни было кавалеры.
В настоящую минуту она пронизывала взором темноту тропических сумерек, вглядываясь в смутные очертания парусов, освещаемых зелеными огоньками, и прислушиваясь к скрипу весел в уключинах. Она угадывала особенные формы нагих чернокожих гребцов, ритмично выпрямляющихся при взмахе весел. Ей мерещилась фигура капитана, направляющего свой корабль на якорную стоянку, присматривающегося к темным силуэтам деревьев на берегу, соразмеряющего обманчивые в темноте расстояния, ощущающего на лице своем свежее прикосновение берегового бриза, который только что стал подувать, взвешивающего, обдумывающего всю совокупность различных сил, действующих на курс корабля, тех сил, благодаря которым, или вопреки сопротивлению которых он вел свое судно вперед. Все это она инстинктивно угадывала, потому что все это увлекало, захватывало ее, как может захватывать только настоящего моряка. Она уловила всплеск два раза выброшенного лота и ожидала услышать обычно следующий за этим возглас.
Вот заговорил мужской голос, отдававший приказание рулевому, и она вздрогнула от удовольствия. Капитан скомандовал басом: «Лево руля!» Джен догадалась, что перемена направления была сделана с целью противопоставить подувшему ветерку бездействовавшие паруса, и собиралась тотчас же услышать, как этот же самый басок скомандует: «Так держать!» Она снова вздрогнула, когда услышала ожидаемый возглас. Лот плеснул еще раз, и за этим последовало донесение: «Семьдесят футов!»
- Отдавай! - донесся из темноты отчетливый голос.
Загремела якорная цепь, завертелись шкивы на блоках со скрипом, которые прозвучали в ее ушах слаще всякой музыки. Передние паруса были спущены прежде всего. Она различала все маневры парусами и почти угадывала нетерпеливые движения матроса, тянувшего канат. Ее нисколько не интересовали теперь стоявшие возле нее двое мужчин и она не обращала на них ровно никакого внимания до тех пор, пока не приблизились оба огонька, зеленый и красный, и пока выброшенный якорь не оставил судна.
Шелдон задавался вопросом: какое бы это могло быть судно? Тюдор настаивал на том, что это должна быть «Марта».
- Это «Миневра», - решила Джен.
- Почем вы знаете? - спросил недоверчиво Шелдон.
- Во-первых, это кетч. А во-вторых, я безошибочно различаю скрип его блоков, которые слишком велики для гарделя.
Темная фигура отделилась от ворот и пересекла по диагонали усадьбу. Очевидно, эта фигура наблюдала подходившее судно.
- Это ты, Утами? - окликнула Джен.
- Нет, мисси, Матаму! - отвечал фигура.
- Какое это судно? Как ты думаешь?
- Мой думает, «Минерва».
Джен победоносно взглянула на Шелдона, который в ответ поклонился ей.
- Ежели так думает Матаму, то, значит, верно, - пробормотал он.
- А если это говорит мисс Лэкленд, то позволительно усомниться, - воскликнула она, - как вы сомневаетесь в ее способностях заменять на корабле капитана. Ну, подождите же! Когда-нибудь вы раскаетесь в своей неучтивости. Вот уж спускают шлюпку и через несколько минут мы будем пожимать руку Христиана Юнга.
Лалаперу подал стаканы, папиросы и неизбежное виски с содой. Не прошло и пяти минут, как перед ними предстал смуглый, нежный, изящный молодой человек - Христиан Юнг.
Глава XVI. Девочка, которая еще не выросла
Христиан Юнг привез опять, как и в прошлый раз, целую кучу новостей. В Гукуту царит повальное пьянство, люди хвастают тем, что пьют даже в промежутках между выпивками. На Изабелле у туземцев завелись откуда-то новенькие ружья. На Малаите идет разбой. Том Бутлер болен. Последняя и самая важная новость, это то, что «Матамбо» застряла в рифах в Шортлендсе и должна будет потерять рейс из-за необходимости произвести ремонт.
- В виду этого придется отложить поездку в Сидней недель на пять, - сказал Шелдон, обращаясь к Джен.
- И потерять драгоценное время, - добавила она с досадой.
- Если вам нужно ехать в Сидней, - сказал Юнг, - то имейте в виду, что завтра вечером из Тулаги выходит «Юполу».
- Разве она не идет вербовать чернокожих для немцев в Самоа? - спросила Джен. - Впрочем, я могу отправиться кружным путем через Самоа и пересесть в Апнии на пароход Компании Транспорта. Хотя это и крюк, но все-таки выигрыш во времени будет.
- На этот раз «Юполу» направляется прямо в Сидней, - объявил Юнг. - Она, видите ли, идет в сухой док; если хотите, вы успеете застать ее завтра до пяти часов вечера. Я сам говорил с капитаном.
- Но я должна сначала заехать в Гувуту, - сказала она капризным тоном, как бы призывая в свидетели остальных собеседников. - Ведь мне нужно сделать кое-какие закупки. Не могу же я показаться в столицу в этом берандском костюме. Я должна запастись в Гувуту всем необходимым и дорогой сошью себе платье. Я пойду собираться и через час буду готова, Лалаперу! Позови сюда Адаму-Адама и скажи фелла Орифайри, чтобы он отнес на вельбот съестные припасы.
Она встала с места и обратилась к Шелдону:
- Распорядитесь, пожалуйста, чтобы ваши люди спустили вельбот, мой вельбот, разумеется. Я отправлюсь ровно через час.
Тюдор и Шелдон одновременно вынули свои карманные часы.
- Зачем вам так торопиться? Вам придется ехать всю ночь. Не лучше ли выехать рано утром?
- И не успеть ничего закупить? Нет, благодарю покорно. Притом, может случиться, что «Юполу» раньше назначенного времени снимется с якоря; ведь это не регулярный пассажирский пароход. А, принимая во внимание изнеженные нравы обывателей Гувуту, надо полагать, что самое лучшее время для закупок, это - утренние часы. Извините, иду укладываться.
- Я поеду вас провожать, - объявил Шелдон.
- Я бы мог доставить вас на «Минерве», - предложил Юнг.
Она улыбнулась и отклонила его предложение.
- Я пойду в вельботе. Вы все так беспокоитесь обо мне, как будто бы я никогда в жизни не выходила из дому. Вам, мистер Шелдон, я, в качестве вашего компаньона, не могу разрешить покинуть Беранду и оторваться от хозяйственных дел и забот из-за ошибочного представления о правилах рыцарской вежливости. Если вы не позволяете мне исправлять должность шкипера, то я, в свою очередь, не позволю вам разгуливать по морю в качестве покровителя молодой особы, которая не нуждается ни в каком покровительстве. А что касается вас, капитан Юнг, то вы прекрасно знаете, что вышли из Гувуты не далее, как сегодня утром, по пути в Марау и что, как вы сами сказали, через два часа вам предстоит трогаться в дальнейший путь.
- А мне не дозволено будет проводить вас? - пропел Тюдор умоляющим голосом, ударившим Шелдона по нервам.
- Нет, нет, ни в коем случае. Вы делайте свое дело, а я буду делать свое. Я приехала на Соломоновы острова для того, чтобы работать, а не для того, чтобы со мной носились, как с какой-нибудь куклой. У меня своих провожатых довольно: еще семеро таких же молодцов, как вот этот.
Адаму-Адам уже стоял перед ней, как колосс. Он был головой выше всех трех белых мужчин. Легкая ткань, облегавшая его исполинские члены, не скрывала пластических выпуклостей его чудовищных мускулов.
- Вот это кулак - так кулак, - воскликнул Тюдор, - не особенно-то приятно получить пинка от такой махины.
- Вполне с вами согласна! - Джен покатилась со смеху, припомнив потешный случай. - Однажды он отделал при мне капитана шведского корабля в бухте Левука на островах Фиджи. Капитан, действительно, провинился. Я видела эту сцену собственными глазами. Поразительно! Адаму чуть дотронулся до него и сломал ему руку. Помнишь, Адаму?
Дюжий таитянин осклабился и кивнул головой. Карие глаза его, как у лани, казалось, совершенно противоречили представлению о столь воинственных наклонностях.
- Мы отправляемся, большой брат, через час на вельботе в Гувуту, - обратилась к нему Джен. - Скажи всем братьям, чтобы они приготовились. Мы захватим «Юполу» и поедем в Сидней. Назад вернемся на новой шхуне. Заберите с собой смену белья и денгары. Там стоят холода. Беги скорее и прикажи им поторопиться. Ружья оставьте здесь. Сдайте их мистеру Шелдону. Они нам не понадобятся.
- Если вы серьезно решили ехать… - начал было Шелдон.
- Это давно решено, - оборвала она.
- Иду укладывать свои вещи. Сделайте одолжение, отпустите, пожалуйста, моим людям табаку и всякой всячины на дорогу.
Через час после этого трое мужчин распрощались с Джен, проводив ее на берег. Она подала знак, и вельбот отчалил. Шесть матросов взялись за весла, седьмой сел на носу, а Адаму-Адам стал с большим веслом у руля. Джен устроилась на офицерском месте и посылала оттуда прощальные приветствия. Она опять была в том же самом наряде, в котором спаслась при кораблекрушении: тесная курточка, с долгоствольным кольтом на просторном кожаном поясе, широкополая стэтсоновская шляпа, из-под которой выбивались ее пышные волосы.
- Уходите скорее домой! - крикнула она им. - Поднимается сильный ветер. Надеюсь, что якорь у вас на длинной цепи, капитан Юнг! До свиданья, до свиданья, прощайте!
Последние слова доносились из мглы, окутавшей удалявшийся вельбот. А они продолжали стоять на берегу, и долго еще всматривались в темную даль, поглотившую лодку, прислушиваясь к равномерному скрипу весел в уключинах до тех пор, пока эти звуки совсем не замерли.
- Она совсем еще девочка, - протянул решительно Христиан Юнг. Видимо, он только сейчас сделал это открытие. - Да, она совсем еще девочка, - повторил он еще раз и еще более внушительно.
- Чертовски мила, и турист, каких мало, - весело рассмеялся Тюдор. - С огоньком, не правда ли, Шелдон, а?
- Да, она очень смелая, - уклончиво ответил Шелдон. Ему не хотелось поддерживать этот неприятный для него разговор.
- Настоящая американка, - продолжал Тюдор. - Раз, два - и готово. Энергия, независимость. Ваше мнение, капитан?
- Очень молода, очень молода, совсем еще девочка, - ответил капитан «Минервы», продолжая впиваться взором в черную мглу, застилавшую море.
Ночная темь, казалось, внезапно сгустилась, когда они повернули назад и стали ощупью пробираться к воротам.
- Берегитесь орехов, - предупредил Шелдон. Сильный порыв ветра прошумел между пальмами. Они схватились за руки и, пошатываясь, быстро зашагали вверх по дорожке, на которую дождем сыпались спелые кокосовые орехи.
Добравшись до веранды и комфортабельно расположившись на ней, они молча потягивали свое виски и поглядывали в сторону моря, где сквозь завесу хлынувшего дождя можно было различить плясавшие огоньки «Минервы».
«Там, во мраке, - думал Шелдон, - затерялась эта несозревшая девушка, женщина по виду и мальчик в душе. Она оставила Беранду в бурную непогоду, подобную той, которая выкинула ее на этот берег; в том же вельботе, с тем же Адаму-Адамом у руля и с той же экзотической командой здоровенных матросов на веслах; в той же самой стэтсоновской шляпе и с тем же самым длинноствольным револьвером у пояса». И вдруг он почувствовал прилив нежности ко всем этим принадлежащим ей вещам, над которыми он тайком так ехидно посмеивался, когда увидел их в первый раз. Заметив, какое сентиментальное направление приняли его мысли, он хотел было рассмеяться. Но из этого ничего не вышло. В ту же минуту он опять предался своим мечтам о револьвере, поясе и шляпе. «Несомненно, это - любовь!» - подумал он, и в душе у него шевельнулось гордое сознание того, что Соломоновы острова еще не иссушили в нем сердца.
Час спустя Христиан Юнг встал, выколотил свою трубку и собрался уходить.
- Славная девушка, - кинул он на прощанье Шелдону. Слова эти вырвались у него без всякого повода, но точно выразили то, что каждый из них думал про себя. - Она набрала себе отличную команду и сама превосходный моряк. Спокойной ночи, мистер Шелдон! Нет ли каких поручений в Марау? Готов служить.
Он отвернулся и взглянул на звезды, пробивавшиеся из-за туч.
- Ночка выдается на славу. Пользуясь попутным ветром, они уже, наверное, поставили парус и на рассвете уже будут в Гувуту. Покойной ночи!
- Видно, и мне, старику, пора трогаться, - сказал Тюдор, поднимаясь с места и ставя на стол стакан. - Завтра спозаранку отправляюсь в поход. Я бессовестно злоупотребляю вашим гостеприимством. Спокойной ночи!
Оставшись один, Шелдон стал думать о том, что вряд ли Тюдор собрался бы с духом отправиться в поход завтра утром, если бы Джен не уехала. Пусть так, но, во всяком случае, в этом есть кое-что утешительное: ясно, что Джен ни о ком из оставшихся в Беранде гостей не вздыхает, и даже к Тюдору, очевидно, совершенно равнодушна. «Я отправлюсь через час», - прозвучало у него в ушах, и, закрыв глаза, он живо представил себе ее фигуру, когда она произносила эти слова. Он улыбнулся. Как только Джен узнала о пароходе, она тотчас же решила ехать. Разумеется, для мужчины это не очень лестно, но какой интерес мог для нее представлять любой мужчина, когда в Сиднее ее дожидается шхуна, которую нужно было купить. Что за создание! Что за удивительное, в самом деле, создание!
Потянулись дни одиночества, и Беранда стала казаться Шелдону какой-то пустыней. На следующее утро после отъезда Джен он проводил экспедицию Тюдора, отправлявшуюся на Бейльсуну. Под вечер этого дня он разглядел в подзорную трубу на горизонте дымок «Юполу», увозившей Джен в Сидней; а за ужином он гораздо чаще поглядывал на ее пустой стул, чем в свою тарелку. Каждый раз, выходя на веранду, он первым делом обращал свой взор на опустевшую тростниковую беседку в глубине двора; а однажды вечером, постукивая от нечего делать шарами на биллиарде, он вдруг поймал себя на том, что не отводит глаз от вешалки, на которую она всегда вешала свою стэтсоновскую шляпу и кольт.
- Что это я, в самом деле, так о ней беспокоюсь? - рассердился он на самого себя. Мог ли он прежде допустить мысль, что когда-нибудь будет мечтать о подобной подруге? Ни разу в жизни ему еще не приходилось встречать такой женщины, которая до такой степени раздражала бы его, издевалась над ним, высмеивала все его представления об условных приличиях и до такой степени противоречила бы его идеалу женщины. Быть может, он слишком отстал от света, забыл, в чем состоят особенности женщины? Да и женщина ли это? Это похоже на маскарад. Как будто под внешней оболочкой женщины скрывается переодетый мальчик, выкидывающий разные штуки, ныряющий среди акул, забавляющийся стрельбой, мечтающий о приключениях, мало того, рыскающий в погоне за ними по морю на вельботе с сумкой золота в чемодане и в компании диких островитян. Но поразительнее всего то, что он все-таки полюбил ее и даже не пытается подавить в себе это чувство, и ничуть не сожалеет об этом. Удивительно, как только он мог ее полюбить? Шелдон опять увлекся Берандой. Суровая обстановка жизни на Соломоновых островах, казалось, разбила все его воздушные замки и плантаторские иллюзии: они полопались, как мыльные пузыри. После смерти Хью он некоторое время пытался кое-как продержаться с плантацией, но изверился в возможности успеха, и если тянул это дело, то только в силу упрямства, свойственного его натуре.
Теперь же дело совсем другое. Теперь Беранда для него, это - все. Он хочет, чтобы она процветала не только потому, что Джен отныне заинтересована в успехе плантации, но и для того, чтобы союз их упрочился. Через три года плантация станет приносить прекрасный доход. У них появятся средства, которые дадут им возможность раз в год и даже чаще ездить в Австралию, а впоследствии можно будет побывать и на родине, в Англии, или на Гаваях.
По вечерам он проверял конторские счета, ломал голову над бесчисленными выкладками, рассчитанными на удешевление провоза копры и основанными на различных соображениях о возможном максимуме и минимуме рыночных цен. Он проводил целые дни на плантации, занялся расчисткой новых зарослей. Работы по расчистке и насаждению пальм производились теперь под его непосредственным наблюдением и подвигались ускоренным темпом. Он назначил премии для чернокожих за сверхурочные работы. Недостаток рабочих рук давал себя знать все сильнее и сильнее, но от увеличения числа рабочих приходилось отказаться впредь до возвращения Джен с новой шхуной, так как профессиональные вербовщики уже все надолго законтрактованы братьями Фулькрум, Морганом и Раффом и компанией «Файрс и Филиппс». А «Флибберти-Джиббет» всецело занята курсированием между отдаленными торговыми пунктами, разбросанными на всем протяжении от берегов Новой Георгии и до Юлавы и Сикианы. Без лишних рабочих рук ему не обойтись, и если Джен посчастливится достать шхуну, то пройдет еще, по крайней мере, месяца три, покуда первая партия новых рабочих прибудет в Беранду.
Спустя неделю после отплытия «Юполу» к берегу Беранды подошла «Молекула» и бросила якорь. Капитан ее решил выждать ветра, сыграть партию на биллиарде и поболтать с хозяином. Судовому своему приказчику он признался, что высаживается не только для того, чтобы передать Шелдону запас семян и инструкций, присланных Джен, но и для того, чтобы удивить его сногсшибательной новостью.
Капитан Оклэнд не торопился: он сперва поиграл на биллиарде, потом подкрепился горячим виски, комфортабельно раскинувшись в кресле, и только после всего этого, принимаясь потягивать из второго стакана, выпустил, наконец, свою бомбу.
- Ну, и бойкая же барышня, эта ваша мисс Лэкленд, - ввернул он, посмеиваясь в бороду. - Выдает себя за совладелицу Беранды. Называет себя вашим компаньоном. Что, это правда?
Шелдон холодно подтвердил кивком головы.
- Что вы говорите? Вот так диковинка! А вы знаете, в Тувуту и в Тулаги ей не поверили. Они там довольно нагляделись всяких чудес, но… ха-ха-ха!..
Он покатился со смеху и передохнул немного, вытирая носовым платком свою плешь.
- Но известие об этом новом товариществе показалось им чересчур невероятным. Впрочем, они придрались к случаю и вспрыснули эту новость соответствующими возлияниями.
- Ничего тут нет странного и необыкновенного. Заурядное деловое соглашение. - Шелдон говорил таким тоном, как будто подобные сделки - самое обычное явление на Соломоновых островах. - Она вложила около полутора тысяч фунтов в это предприятие.
- Подлинные ее слова.
- И отправилась по делам Беранды в Сидней.
- О, нет, ничего подобного!
- Виноват, как это? - полюбопытствовал Шелдон.
- Уверяю вас, это факт!
- Но разве «Юполу» не отплыла? Ручаюсь вам, что я видел на горизонте ее дымок в прошлый вторник, когда она проходила под вечер в Сэво.
- «Юполу», действительно, отплыла. - Капитан Оклэнд потягивал виски с нарочитой медлительностью. - Но только мисс Лэкленд не было в числе ее пассажиров.
- В таком случае, где же она?
- Я ее видел в последний раз в Гувуту. Она ведь собиралась покупать шхуну в Сиднее. Не так ли?
- Да, да!
- Это самое она и говорила. Ну-с, она уже ее приобрела. Такую, что я лично не рискнул бы заплатить за нее и десяти шиллингов, если подует норд-вест; а он, наверное, не замедлит подняться. У вас слишком долго продолжалось затишье.
- Если вы задались целью, старина, разжечь во мне любопытство, - сказал Шелдон, - то вы уже добились своего. Валяйте же дальше и расскажите все по порядку. Какая там шхуна? Где это? Как она могла ее приобрести?!
- Во-первых, шхуна эта называется «Мартой», - отвечал шкипер, отгибая один за другим на руке свои пальцы. - Во-вторых, эта самая «Марта» застряла на рифах по ту сторону Пунга-Пунга. Ее уже основательно разграбили, и она разлетится в щепки при первом же шквале. В-третьих, мисс Лэкленд купила ее с аукциона за пятьдесят пять соверенов, и третий помощник резидента утвердил уже акт. Я в курсе дела, ибо сам предложил за «Марту» пятьдесят фунтов по поручению Моргана и Раффа. Даю вам слово, они ужасно рассердились! Но я их послал к черту, ведь сами же виноваты: они разрешили мне набавлять только до пятидесяти, а между прочим, хорошо понимали, что очень даже стоит рискнуть и гораздо большей суммой. Они, видите ли, не чаяли не гадали наткнуться на конкурента. На торгах не было доверенных представителей ни от Фулькрума, ни от компании «Файрс и Филиппс», и единственно, кого можно было опасаться, это агента Нильсена-Сквайрса. Но последнего они постарались так угостить, что он провалялся весь день пьяный в Гувуту и проспал торги.
«Двадцать» - назначил я с своей стороны. «Двадцать пять» - набавила маленькая мисс. «Тридцать» - заявил я. «Сорок» - перебила она. «Пятьдесят» - предложил я. «Пятьдесят пять» - крикнула барышня. И я остался за флангом. «Стойте, - говорю я, - обождите, пока я снесусь со своими доверителями». «Нет, это недопустимо» - заявляет она. «Это так принято» - говорю я. «Нигде решительно не существует такого обычая» - говорит она. «Таково правило вежливости на Соломоновых островах» - говорю я.
- И, верьте моему слову, Бернет непременно дал бы мне отсрочку, но она так задорно взглянула на него и так умильно пропела: «Мистер аукционер, потрудитесь утвердить сделку на основании общепринятых правил! У меня много других неотложных дел и не могу же я дожидаться здесь целую ночь, пока эти господа узнают, чего они сами хотят!» При этом она подарила Бернета такою улыбкой, такою, знаете, лукавой, игривой улыбкой, что Бернет, черт возьми, тут же принялся считать: «Пятьдесят пять соверенов, кто больше?» Раз, два, три, и готово! «За вами мисс ээ… как ваше имя, пожалуйста?» «Джен Лэкленд» - ответила она и посмотрела на меня иронически.
Вот так-то она и купила «Марту».
Шелдона даже в жар бросило. «Марту», каково! Ведь эта шхуна получше «Молекулы», и в своем роде, пожалуй, даже лучше всех трех, которые плавают в водах Соломоновых островов. Она хороша именно для вербовки и притом стоит на самом месте, у Малаиты. Но вслед за этим он спохватился: ведь не даром ее продавали с аукциона и всего за полсотню фунтов. Значит, мало же шансов выручить ее.
- Однако, как же это случилось? - спросил он. - Разве они уж так спешили развязаться с «Мартой»?
- Конечно. Ведь вы знаете, какие рифы у Пунга-Пунга. Поднимись на море маленькое волнение, и судно не будет стоить выеденного яйца. А норд-вест не заставит себя долго ждать. Экипаж совсем отказался от нее. Им самим даже и в голову не приходило продавать ее с аукциона. Их подбили на это Морган и Рафф. Они ведь, знаете, пайщики, у них предприятие на кооперативных началах; от первого до последнего, - и рабочие, и повар, - все они пайщики. Они устроили собрание и постановили продать шхуну с аукциона.
- Но почему же они не остались и не попробовали снять ее с камней?
- Оставаться! Вы хорошо знаете Малаиту. А тем более Пунга-Пунга. Как раз в тех местах разбойники захватили «Шотландских Героев» и перебили всех матросов до одного. И экипажу «Марты» ничего не оставалось делать, как только спустить шлюпку и удрать. «Марта» наскочила на риф у самого входа в бухту и очутилась во власти чернокожих, которые вскарабкались на судно и загнали команду в шлюпки. Я расспрашивал их. Они рассказывали, что их окружили через каких-нибудь полчаса штук двести военных челноков, а до пяти тысяч бушменов сбежалось на берег. Они уверяли, что дым сигнальных костров застилал от глаз Малаиту. Как бы то ни было, но они удрали в Тулаги.
- Но почему же они не отбивались? - спросил Шелдон.
- Конечно, это смешно, но, и то сказать, ведь они были разъединены. Две трети людей, и притом людей безоружных, находилось в шлюпках. Они тащили якорь и не помышляли о нападении дикарей. Они спохватились, когда уже было поздно. Туземцы навалились внезапно. Новички здесь, обыкновенно, попадаются на этом. Ни вас, ни меня и никого из бывалых людей эти дикари не застигли бы врасплох.
- Что же намерена делать мисс Лэкленд?
Капитан Оклэнд ехидно улыбнулся.
- Она, должно быть, собирается выручать «Марту». Иначе, зачем было ей выбрасывать свои пятьдесят пять фунтов? А если снять судно и не удастся, то она постарается, во всяком случае, вернуть свои деньги, забрав с него снасти, лебедки, патентованный руль и другие вещи. По крайней мере, я бы так поступил, будучи на ее месте. Когда я собирался к отъезду, проворная девочка уже зафрахтовала «Эмилию». Мюнстер, шкипер и хозяин этого судна, говорит: «Я отправляюсь вербовать чернокожих». «А сколько вы думаете выручить за этот рейс?» - спрашивает она. «О, пятьдесят соверенов» - отвечает он. «Хорошо, - говорит она, - поезжайте со мной, и я вам заплачу семьдесят пять». Вы знаете, там валяется за навесом для угля огромный корабельный якорь с цепью. Когда я отплывал, она его сторговала. Ну, и бойкая же эта ваша девица, доложу вам по совести!
- Она мой компаньон, - поправил Шелдон.
- Да, примерная девушка, и какое самообладание! Подумайте только: белая женщина на Малаите и в Пунга-Пунга, и всюду в подобных местах! О, я забыл вам сказать, она выклянчила у Бернета восемь винтовок для своих людей и еще три ящика динамита. Забавно было видеть, как она обходится с этими пройдохами в Гувуту. И как они все около нее увиваются и стараются отличиться друг перед другом любезностью. О, Господи, что за создание эта бойкая девушка, это… это ураган, а не человек. Вот именно, ураган. Она налетела на Гувуту и Тулаги, как буря, она вскружила голову всем этим тамошним свиньям. Они все влюблены в нее, кроме Раффа. Он негодует за аукцион и сунул ей в руки свой контракт с Мюнстером, касающийся набора чернокожих. А она поклонилась ему, взглянула мельком на представленную ей бумагу и объяснила, что хотя Мюнстер и обязался доставить всех завербованных им рабочих Моргану и Раффу, но условие не содержит статьи, запрещающей ему зафрахтовать «Эмилию».
«Получите, - говорит она ему, возвращая документ. - Бумага отлично составлена. Советую вам только наперед вставлять лишний параграф, который предусматривал бы случайности подобного рода». И, о, Господи! она пленила под конец даже и этого выжигу.
- Но вот поднимается бриз, - добавил Оклэнд, - и мне пора отправляться. Прощай, старина! Желаю девице успеха. «Марта» - замечательное судно и вознаградит вас за «Джесси».
Глава XVII. «Ваша Джен Лэкленд»
Когда на следующее утро Шелдон возвращался с плантации к завтраку, он увидел стоявшее на якоре миссионерское судно «Апостол» и трех матросов, плывших на трех лошадях к берегу. Шелдон догадался, что это лошади правительственного комиссара и что их купила у него Джен. Очевидно, она начинает приводить в исполнение свою угрозу встряхнуть хорошенько всех обывателей Соломоновых островов, и ему пора перестать чему бы то ни было удивляться.
Миссионер доктор Уэлшмир, выйдя на берег и здороваясь с ним, объяснил, что лошадей прислала мисс Лэкленд.
- Вот вам ящик с седлами. Вот письмо от нее. А вот вам и сам шкипер ваш с «Флибберти-Джиббет».
Не успел Шелдон ответить на его приветствие, как из шлюпки вышел сам Ольсон и тотчас же заговорил:
- Она отняла у меня «Флибберти», мистер Шелдон! Мисс Лэкленд отплыла на ней. Это какая-то экстравагантная особа. Своими выходками она довела меня до приступа лихорадки. Кроме того, ведь она напоила меня, и напоила как сапожника.
Доктор Уэлшмир от души расхохотался.
- И, однако, нельзя сказать, чтобы она походила на ведьму. Ведь вы знаете Брамса, Куртаса и Фоулера. Она увезла их на «Флибберти-Джиббет», взявши с них слово не пить.
- Она теперь на «Флибберти» за шкипера, - вставил Ольсон, - и неминуемо пустит судно ко дну; это так же несомненно, как то, что Соломоновы острова созданы не Господом Богом.
Доктор Уэлшмир попытался нахмуриться, но не выдержал и снова рассмеялся.
- Ей невозможно ни в чем отказать, - сказал он. - Я пытался отклонить ее просьбу доставить вам лошадей. Говорил, что «Апостол» считается яхтой, что груза я принять не могу и что мне нужно обойти Сэво в дальний конец Гвадалканара. А она твердит все свое: «Возьмите! Взгляните, говорит, на дело проще, по-человечески, и возьмите, пожалуйста, на борт моих лошадей, а я когда-нибудь отплачу вам услугой за услугу, когда буду плавать на „Марте“.»
- «Вы делайте, что вам приказывают», - сказала она мне, - ввернул Ольсон. - «Отныне я являюсь вашим хозяином, и вы обязаны мне во всем подчиняться». Я говорю: «Поймите, я везу груз орехов». А она: «Уберите ваши орехи, мое дело поважнее орехов. Мы их, говорит, выбросим за борт, как только выйдем в открытое море».
Шелдон зажал себе уши руками.
- Я ничего не знаю, а вы рассказываете с конца. Пойдемте ко мне, сядем в тени, и вы мне расскажете все по порядку.
Когда они вошли в дом и уселись, Ольсон опять спросил:
- Верно ли то, что она действительно вошла с вами в компанию? Это прежде всего.
- Да, это так! - сказал Шелдон.
- Хорошо. Но мог ли кто-нибудь этому поверить? - Ольсон растерянно оглянулся на доктора Уэлшмира и опять перевел глаза на Шелдона. - Немало я перевидал всяких диковинок на Соломоновых островах. Видал и крыс длиною в два фута, и мотыльков, на которых охотится с ружьем комиссар, и такие украшения в ушах, от которых отвернулся бы сам сатана, и охотника за головами - таких чернокожих чертей, перед которыми настоящие черти - сущие ангелы. Все это я видел и ко всему этому я пригляделся, но эта ваша девчон…
- Мисс Лэкленд - мой компаньон, и Беранда - наша общая собственность, - остановил его Шелдон.
Расходившийся шкипер смутился.
- Как раз это самое она мне и говорила, но не представляла при этом никаких доказательств, никаких бумаг. Как же мне было знать? А тут еще эти орехи. Целых восемь тонн, имейте в виду!
- Силы небесные! Да расскажите же толком! - пытался прервать его Шелдон.
- А потом она наняла и подпоила трех самых отчаянных негодяев, какие когда-либо позорили Соломоновы острова, да еще посулила им по пятнадцать долларов каждому в месяц. Что вы на это скажете? И уплыла вместе с ними! Фу! Дайте мне выпить! Господин миссионер не посетует. Ведь четверо суток я находился под его неусыпным надзором, и теперь буквально умираю от жажды.
Доктор Уэлшмир кивнул головой в ответ на вопросительный взгляд Шелдона, и Вайсбери послали за виски и за сифонами.
- Из ваших слов я усматриваю одно, капитан Ольсон! - заговорил Шелдон после того, как моряк промочил себе горло. - Мисс Лэкленд укатила на вашем судне? Расскажите же мне все обстоятельно, прошу вас!
- Так! Теперь мне полегчало… Прибыл я на место на «Флибберти». И не успел еще отдать якорь, как, вижу, стоит она в вельботе с этими своими таитянами - с верзилой Адаму-Адамом и другими. «Не отдавайте якоря, капитан! - пропела она. - Вам предстоит отправиться в Пунга-Пунга». Я подумал, уж не пьяна ли она? Ну, что же другое мог я подумать? В это время, спустив передние паруса, я обходил мель - самое опасное место. «Простите, мисс Лэкленд! - крикнул я ей, и приказал: - Отдай!».
- Перебравшись на «Флибберти», она преспокойно говорит мне: «Ну, что же! Вы не послушались, и только задали себе лишнюю работу - тут, знаете ли, не меньше пятнадцати сажен глубины. Распорядитесь сейчас же поднять якорь!» Между нами пошли пререкания. Я ей не верил. Я не мог допустить мысли, что она ваш компаньон. Я ей это сказал и потребовал доказательств. Тут она заговорила со мной так высокомерно, что я вынужден был поставить ей на вид, что гожусь ей в дедушки и не привык выслушивать дерзостей, да еще от такого цыпленка. Я предложил ей сойти с «Флибберти». Тогда она переменила тактику и заговорила таким, знаете, сладеньким голоском: «Капитан Ольсон, у меня на „Эмилии“ превосходное виски. Не хотите ли попробовать? Поверьте, я задержу вас не более, как на несколько минут. Мне бы надо с вами посоветоваться относительно застрявшего на рифах судна. Всем известно, что вы настоящий „морской волк“.» Так и сказала, знаете ли, «морской волк»! Ну, я и поддался, и пересел на ее вельбот. У руля стоял Аадаму-Адам со своей похоронной рожей. По дороге она все распространялась о «Марте», о том, как она ее сторговала, потом как она на ней собирается плавать. Объявила мне, что зафрахтовала «Эмилию» и что хотела бы отплыть вместе с «Флибберти». Соображения ее мне показались довольно основательными, и я согласился отправиться в Беранду, чтобы с вашего разрешения идти в Пунга-Пунга. А она говорит мне на это, что время дорого: надо плыть прямо в Пунга-Пунга, и что если я не поверю ей на слово, что она ваш компаньон, то она обойдется и без меня и без «Флибберти». Тут-то она и одурачила меня. Трое завзятых пьяниц - Фоулер, Куртас и прощелыга Брамс - уже восседали в каюте «Эмилии». «Давайте-ка выпьем!» - говорит она и достает из шкапчика бутылки виски. Чернокожий побежал за стаканами, а господа эти переглянулись между собой, как будто несколько удивленные. Но, очевидно, они были уже предупреждены, и вели свою линию. «Извините, - сказала она, - я отлучусь на минутку. Мне надо распорядиться на палубе». А минутка эта продолжалась с добрых полчаса. Перед тем за целую неделю у меня не было во рту ни росинки. Человек я, знаете, старый, да еще от лихорадки совсем ослабел. Выпил я натощак, подзадориваемый этими тремя забулдыгами, которые старались убедить меня всячески вести «Флибберти» на Пунга-Пунга и сбить меня с толку. Беда в том, что аргументы свои они подкрепляли выпивкой, а я, можно сказать, человек непьющий и притом знаете, очень уж ослабел от лихорадки. Как бы то ни было, но только через полчаса она возвратилась к нам и все на меня, знаете ли, этак поглядывает. «Ну, теперь хватит!» - помнится, сказала она, убирая со стола бутылки. «Больше вы от меня не получите, - объявила она этим трем забулдыгам, - до тех пор, пока вы не выручите „Марту“ и не вернетесь в Гувуту!» Да и засмеялась. Потом этак пристально поглядела на меня и говорит, - не мне, понимаете, а этим пьяницам: «Пора, говорит, этому почтенному джентльмену на берег». Это я-то почтенный! «Фоулер… - и даже не мистер, изволите видеть, а просто Фоулер, - велите Адаму-Адаму приготовить вельбот, и пусть он свезет капитана Ольсона на берег, а я отправлюсь в шлюпке на „Флибберти“. Вы все трое поедете со мной. Собирайте пожитки! Один из вас, который получше, будет за штурмана! У капитана Ольсона, как вы знаете, штурмана нет».
Я почти совершенно не помню, что было потом. Кажется, меня спустили на руках в вельбот, и я клевал носом, сидя на офицерском месте под присмотром этого черта, рулевого Адаму. Вдруг очнулся и вижу, что на «Флибберти» поднимают паруса. Загремела якорная цепь. «Скорей на „Флибберти!“», - кричу я Адаму. А он мне на это: «Мой, говорит, вас повез на берег. Мисс Лэкленд, говорит, сказала: берег для вас очень хорош». Я вскочил, заорал, ухватился за руль, то есть, как видите, сделал все, что возможно. Но этот проклятый Адаму повалил меня, придавил одной ногой и продолжал себе править к берегу, как ни в чем не бывало. Вот и все. От всего этого меня стала трепать лихорадка. А теперь мне крайне интересно узнать, кто же в конце концов шкипер на «Флибберти» - я или эта птичка со своими оголтелыми дикарями-разбойниками?
- Ничего, капитан! Пусть это вам будет отпуск с сохранением содержания, - Шелдон говорил спокойно, не выдавая овладевшего им волнения.
- Если мисс Лэкленд, которая состоит моим компаньоном, нашла нужным взять на свою ответственность «Флибберти-Джиббет», значит, так и надо. Ведь вы сами хорошо понимаете, что нельзя было терять драгоценного времени, если она хотела спасти «Марту». Эти рифы очень опасны, и при первом волнении судно разнесло бы в щепы. Оставайтесь пока у меня, капитан, отдохните как следует, попробуйте справиться с вашей лихорадкой. А как только возвратится «Флибберти-Джиббет», вы опять будете на ней шкипером.
И только после того, как доктор Уэлшмир отплыл на «Апостоле», а капитан Ольсон уснул в гамаке на веранде, Шелдон вскрыл и стал читать письмо Джен:
«Дорогой мистер Шелдон! Надеюсь, вы простите меня за похищение „Флибберти-Джиббет“. Это как-то вышло само собой. Ведь она стоит всего только 55 фунтов, то есть 275 долларов. Если даже мы ее и не снимем, то, во всяком случае, легко можно будет вернуть все затраты, забрав с нее все, что еще не успели растащить туземцы. А вдруг я ее спасу? Представьте себе! В противном случае я привезу на „Эмилии“ и „Флибберти-Джиббет“ необходимых для Беранды рабочих. Очень, очень прошу не сердиться на меня, ведь вот вы просили не вербовать на „Флибберти“, я этого и не делаю, а зафрахтовала „Эмилию“. У Сэма Виллиса, сотоварища умершего от лихорадки в Ноги торгового агента, я купила нынче двух коров. Он согласился доставить их сюда на „Минерве“, и, наверное, они скоро прибудут. Уж чересчур долго Беранда пробавлялась одним сгущенным молоком.
А доктор Уэлшмир обещал мне раздобыть и привезти вам на „Апостоле“ несколько апельсиновых и лимонных деревьев. Они культивируются миссионерами на Юлаве. Из Сиднея на пароходе вам доставят маис. Если пароход опередит меня, то посадите маис на высоком берегу Бейльсуны, между молодыми саженцами. Имейте в виду, что там вода подмывает берег, и надо поразмыслить о том, как бы его укрепить. Я выписала из Сиднея несколько фиговых деревьев и манго. Манго - огромные деревья, и потому семена их следует рассаживать на порядочном расстоянии друг от друга. Подъемная сила „Марты“ - сто десять тонн. Это одно из лучших, если не самое лучшее судно на Соломоновых островах. Я уже немного с ним ознакомилась и догадываюсь об остальном. Ход замечательный. Виноват машинист, который начал проделывать то, что делается, обыкновенно, или в порту или в открытом море: чтобы прочистить трубы, он закрыл их; машина перестала работать, и только поэтому судно налетело на камни. Машина, если только ее не залило совсем водой, должна быть в порядке. Все деревья сажайте внутри ограды; возможно, что потом придется из-за них удалить некоторые пальмы. Кукурузу же не сейте всю сразу, а постепенно, в несколько дней.
Ваша Джен Лэкленд».
Держа письмо в руках, он как-то невольно долго и пристально присматривался к почерку. Какой удивительно четкий и вместе с тем характерный мальчишеский почерк! Этот почерк напомнил ему лицо Джен: тонкие брови, прямой, точеный носик, губки, резко, но изящно очерченные, шейка, - не очень нежная и не очень сильная, великолепная подставка для такой красивой вещицы, как ее головка, - и он долго всматривался в ее подпись - Ваша Джен Лэкленд. Сколько таится в этих немногих буквах чего-то волнующего, чарующего. Имя это так внедрилось в его сознание и так сплелось со всеми его помыслами, что в настоящую минуту эта подпись, нацарапанная ее рукой, казалась для него чем-то бесконечно дорогим. Эти несколько самых обыкновенных букв тронули его и заставили ощутить в сердце щемящую и в то же время сладкую пустоту. Джен Лэкленд! При каждом взгляде на эту подпись она вставала в его воображении такой, какой он ее видел в разные моменты ее повседневной жизни. Вот она выходит на берег во время бури, которая разбила ее шхуну; вот садится в вельбот, направляясь на рыбную ловлю; вот она возвращается бегом с морского купанья, чтобы поскорей обмыть себе голову пресной водой. Волосы развеваются, одежда прилипла к телу. То разгоняет восемьдесят человек людоедов, напугав их пустой бутылкой из-под хлородина; то учит Орифайри делать хлеб; то вешает на стенку свою стетсоновскую шляпу и пояс с револьвером; то отдается мечтам о приобретении «собственного очага и седла» или о разных романтических приключениях… Лицо разгорается, глаза блестят. Джен Лэкленд! О, какое это великое чувство - любовь! Он сочувствовал тем влюбленным, которые вырезают на дереве или выводят на песке дорогое для них имя.
Но вдруг он очнулся и возвратился к трезвой действительности. Он вспомнил, что в настоящий момент она подвергается большой опасности, находясь в Пунга-Пунга, в самой дикой местности Малаиты, где живут и скрываются всякие разбойники, - убийцы и головорезы.
Встрепенувшись, он хотел было сейчас же сесть в вельбот со своими людьми и отправиться в Пунга-Пунга. Но, подумав немного он отказался от этого намерения. Ну, что он будет там делать? Прежде всего она рассердится на него, потом расхохочется и назовет его дураком. Он может прибавить только одну лишнюю винтовку, а у нее их и без того довольно. Прибыв на место действия, он может, во-первых, приказать ей вернуться; во-вторых, отобрать у нее «Флибберти-Джиббет» и, наконец, в-третьих, расторгнуть товарищеский договор. Но и то, и другое, и третье в одинаковой степени бесполезно и глупо. Она просто-напросто оборвет его и поставит ему на вид, что, будучи совершеннолетней, никому не обязана отдавать отчета в своем поведении и никому не позволит собой распоряжаться. Нет, это несовместимо с его достоинством. Дело другое, если бы она просила его оказать ей содействие, подать руку помощи. О, как бы он был тогда бесконечно счастлив! А сам он ни за что не поедет в Пунга-Пунга. «Подать руку помощи», - ведь это ее собственные слова, он их как будто слышит.
Своенравный характер девушки заставлял его часто страдать. Он возмущался при одной мысли о том, как она там толкалась в Гувуту среди всех этих пьяниц, спекулянтов и праздношатающихся. Это было бы неприятно всякому порядочному мужчине, а ей, молодой девушке, почти ребенку, - и вдруг очутиться в такой среде!.. Нет, это ужасно! Похищение «Флибберти-Джиббет» само по себе довольно забавное приключение, но приемы, пущенные ею при этом в ход, сильно шокировали его. Он утешался лишь тем, что Ольсена накачивала она не собственноручно, а возложила эту задачу на тех мерзавцев. И тут же перед его глазами встала другая картина: она одна с этими самыми тремя мерзавцами темною ночью выходит из Гувуту в море на своей «Эмилии». Вслед за этим он опять успокоился, вспомнив бравую таитянскую команду с Адаму-Адамом и Ноа-Ноа во главе. Но минутное успокоение опять сменилось возмущением при мысли о том, что она способна на такие дикие выходки, и он, донельзя раздраженный, вошел к себе в дом. Когда он увидел вешалку, на которой обыкновенно висела ее стэтсоновская шляпа и пояс с револьвером, им овладело вдруг страстное желание увидеть вновь эти милые, знакомые предметы на обычном месте.
Глава XVIII. Книга говорит правду
Прошло несколько спокойных дней. Необычная для Беранды полоса частых посещений ее различными судами миновала, и она опять впала в прежнее свое одиночество. Шелдон погрузился в свои хозяйственные дела: он следил за работами, расчищал заросли, сажал кокосовые пальмы, сушил копру, строил мост и разъезжал верхом на присланных Джен лошадях. О самой Джен не было ни слуху ни духу. Суда, производившие вербовку на Малаите, не заглядывали в Пунга-Пунга, и только однажды на закате солнца к Беранде подошел самоанский вербовщик Клэнсмен. Шкипер его зашел к Шелдону поболтать, и рассказал ему, что среди туземцев Спо носятся слухи о стычке, происшедшей в Пунга-Пунга. Но полагаться на это известие трудно, ибо слухи эти, прежде чем дойти сюда, должны были обойти сперва целый большой остров.
Пароход «Каммамбо», возвращаясь из Сиднея, прервал спокойствие Беранды всего только на один час. Он выгрузил почту, припасы, а также деревья и семена, выписанные Джен.
«Минерва», шедшая на мыс Марей, доставила двух коров из Ноги; а «Апостол», спешивший в Тулаги, чтобы перехватить сиднейский пароход, отрядил на берег шлюпку с апельсиновыми и лимонными саженцами из Юлавы. В течение этих нескольких недель все время стояла прекрасная погода.
Под конец выпало несколько дней полнейшего штиля, и только легкий ветерок порой морщил зеркальную поверхность моря. Впрочем, береговые бризы регулярно поднимались по вечерам, и случайно проходившие мимо катеры и кетчи спешили воспользоваться ими, минуя Беранду.
Наконец, задул давно ожидаемый норд-вест. В течение восьми дней он положительно свирепствовал. Время от времени он только слегка изменял направление и немного затихал, а потом опять принимался бушевать с удвоенной силой.
Шелдон принял все необходимые меры предосторожности для защиты построек от бурно разлившейся Бейльсуны и послал всех своих рабочих отстаивать наиболее угрожаемую часть берега, относительно которой его предупреждала Джен.
Когда миновали ненастные дни, Шелдон поставил своих рабочих на обычные полевые работы, а сам оседлал коня и поехал охотиться на голубей. Не успел он провести и двух часов на охоте, как к нему прибежал запыхавшийся слуга с известием, что прибыли «Марта», «Флибберти» и «Эмилия». Они уже становятся на якорь.
Подъезжая к усадьбе с задней стороны ограды, Шелдон не мог ничего увидеть, пока не завернул за угол дома. Потом он увидел все сразу: блеск моря, огромный корпус «Марты», возвышавшийся над стоявшими рядом с нею катером и кетчем, которым «Марта» обязана была своим спасением, и, наконец, двор перед верандой и на нем толпу вновь доставленных людоедов. Заметив, что на них были новые белоснежные пояса, Шелдон понял, что все они - вновь завербованные рабочие. Последний, которого вызвали по списку, всходил на ступеньки веранды. Он узнал голос Джен, и приостановил свою лошадь. Джен сидела за столом наверху в обществе Мюнстера и его белого штурмана. Они втроем проверяли список. Джен вызывала чернокожих, задавала им вопросы и записывала ответы в толстую конторскую книгу.
- Имя? - вопрошала она чернокожего, стоявшего на ступеньках.
- Тэгари, - отвечал дикарь, тараща глаза и раздвигая рот до ушей.
Первый раз в жизни он видел дом белого человека.
- Откуда?
- Бэнгура.
Никем еще не замеченный, Шелдон продолжал наблюдать эту сцену. Показания чернокожего расходились с отметками в списках, но Мюнстер выяснил недоразумение и положил конец возникшему было спору.
- Бэнгура? - сказал он. - Это маленькая коса у входа в залив Лэтта. В списке он отнесен к туземцам Лэтты. Смотрите, тут так и записано: Тэгари, Лэтта.
- Куда пойдешь, когда отслужишь срок у белого мастера? - спросила Джен.
- Бэнгура, - ответил тот, и Джен занесла его в книгу.
- Огу! - вызвала Джен.
Тэгари отошел в сторону, а другой дикарь занял его место. Но Тэгари еще не успел сойти с последней ступеньки, как заметил Шелдона. Он впервые видел лошадь и, взвизгнув от ужаса, повернул назад и, как полоумный, бросился опять вверх по ступенькам. В ту же секунду и вся толпа чернокожих отшатнулась от страшного всадника.
Слуги со смехом стали уговаривать их не бояться, и чернокожие новобранцы мало-помалу успокоились. Панический страх уступил место любопытству. Они жались друг к другу, разглядывая издали невиданное дотоле страшилище.
- Алло! - крикнула Джен. - Что это вы вздумали пугать моих новых рабочих? Идите сюда!
- Ну, как вам нравятся эти молодцы? - спросила она, пожимая ему руку.
- И как вам нравится вот это? - добавила она, указывая рукою на «Марту». - Я уже думала, что вы сбежали с плантации, и сама собиралась отправлять этих негров в бараки. Красавчики, а? Взгляните вон на того, с расплющенным носом. Изо всей партии он только один не из Пунга-Пунга; а они уверяли, что с Пунга-Пунга никого не заманишь. Полюбуйтесь же на них и поздравьте меня. Среди них нет ни одного малыша или подростка. Они все до единого взрослые люди. У меня много набралось чего вам рассказать, но не знаю, с чего начать, да и не хочу начинать, пока мы не кончим нашего дела и пока не услышу от вас, что вы не сердитесь на меня.
- Огу, ты откуда? - продолжала она свою перекличку.
Но Огу был совсем дикий бушмен, не понимавший почти ни слова из универсального английского жаргона, и окружавшие его сотоварищи всячески старались втолковать ему суть дела.
- Таких у нас не более двух или трех, - сказал Джен Шелдону. - Ну, вот мы и покончили с ними! А вы все еще не ответили мне на вопрос: вы сердитесь на меня или нет?
Шелдон посмотрел в ее глаза. Светлый холодный блеск этих глаз угрожал принять вызывающее выражение. А он смотрел на нее и думал о том, что ему никогда и в голову не приходило, что он так обрадуется ее возвращению.
- Я сердился, - сказал он, пытаясь придать своему лицу суровость. - Я и до сих пор сержусь на вас, очень сержусь! - Тут он заметил, что в ее глазах забегали подозрительные огоньки, и вздрогнул. - Но я простил вам, я все вам прощаю. Хотя все же полагаю…
- Что мне нужна старая нянька, - перебила она его. - Но этого вы никогда не добьетесь. Слава Богу, я совершеннолетняя и в праве вести дела по своему усмотрению. Но вернемся к делу: как вам нравятся мои американские приемы быстроты и натиска?
- Мистер Рафф, насколько я слышал, не очарован ими, - уклончиво ответил Шелдон. - Во всяком случае, вы задали им встряску. Но любопытно знать, однако, многим ли американцам удается столь же успешно вершить дела, как вам?
- Счастливая случайность. Мне просто повезло, - скромно пояснила Джен. Но в то же время глаза ее заблестели от удовольствия, и он понял, что его деликатная похвала необыкновенно польстила ее мальчишескому тщеславию.
- Да, повезло, нечего сказать! - отозвался долговязый штурман Спэррохоук, с лицом, просиявшим от восхищения. - Признаться, пришлось нам попотеть. Не даром достались нам денежки. Она просто нас замучила работой. А тут еще напала на нас лихорадка. Но она не поддалась лихорадке и все нас подбадривала. Право слово, она истый рабовладелец. «Понатужьтесь еще немножко, пожалуйста, мистер Спэррохоук, и после того ложитесь себе в постель хоть на целую неделю», - подъезжала она ко мне, а я шатаюсь, как полумертвый, и в глазах у меня желто-зеленые огоньки, а голова, как котел. Что с меня взять? Но я все-таки крепился, честное и благородное слово, и исполнял кое-как ее просьбу.
«Еще одно маленькое усилие, мистер Спэррохоук, еще маленькое», - приставала она опять. Можете себе представить, она каким-то чудом даже старого Кипа-Кипа заставила себя полюбить. Провались я на этом месте!
Он укоризненно покачал головой и засмеялся тихим смешком, как будто в горле у него что-то заклокотало.
- Он дряхлее и безобразнее самого Теленасса, - заметила Джен, обращаясь к Шелдону, - и, я уверена, еще гораздо зловреднее, нежели тот. Но пора покончить со списками.
Она обратилась к чернокожему, остановившемуся на ступеньках.
- Огу, кончишь срок у мастера, у белого человека, пойдешь в Нот-Нот. Ну-ка, Тэнгари, растолкуй этому фелла Огу: когда выйдет срок, он отправится в Нот-Нот. Записали, мистер Мюнстер?
- Однако, вы поступили противозаконно, - сказал Шелдон, когда новобранцев-негров отвели в бараки. - Таким судам, как «Флибберти» и «Эмилия», не разрешается вербовать столь большое количество дикарей - целых полтораста человек. Как мог это допустить Вернет?
- Он их всех пропустил, уверяю вас, - ответила она. - Не обошлось, разумеется, без некоторых пререканий. Капитан Мюнстер расскажет вам, как было дело. А я побегу умываться. Прибыли мои заказы из Сиднея?
- Ваши вещи у вас, - сказал Шелдон. - Поторопитесь, пожалуйста, завтрак уже на столе! Отдайте мне вашу шляпу и кольт. Позвольте, пожалуйста. Я знаю, куда их надо повесить.
Она обожгла его испытующим взором, в котором как будто промелькнуло на этот раз нечто женственное, и вздохнула с облегчением, снимая с себя и опуская ему на руки свой тяжелый кольт.
- Кажется, я больше никогда не захочу таскать на себе револьвер, - пожаловалась она. - Он мне надоел до смерти. Я и не воображала, что он может до такой степени мне наскучить!
Шелдон проводил ее глазами до нижней ступеньки лестницы; тут она обернулась и прокричала ему:
- О, если бы вы только знали, как приятно вернуться к себе домой.
И в то время, как он задумчиво смотрел ей вслед, ему внезапно пришла в голову поразившая его мысль, что Беранда и эта маленькая соломенная беседка, куда она пробирается через двор усадьбы, являются единственным в мире местом, где она может чувствовать себя вполне «дома».
- А Вернет говорит: «Извините, говорит, мисс Лэкленд, но будь я проклят, если вы не нарушили правил вербовки; впрочем, вы, разумеется, сделали это не предумышленно».
Капитан Мюнстер рассказывал, как было дело. Они сидели с Шелдоном, потягивая виски, и поджидали Джен.
- А она говорит ему: «Мистер Вернет! Разве существует закон, запрещающий снимать пассажиров с корабля, засевшего на рифах?» «Но этот закон не имеет никакого отношения к данному случаю», - говорит он. «Очень даже имеет, - возражает она, - зарубите себе это на носу и пропустите моих рабочих. Вы можете донести на меня главному комиссару. Но здесь целых три судна ожидают вашего пропуска, и если вы их долго продержите, то главному комиссару будет также послано вслед и другое донесение». «Ответственность ляжет на вас, капитан Мюнстер», - обращается он ко мне, доведенный до белого каления. «Отнюдь нет, - говорит она - „Эмилия“ зафрахтована мною, и капитан Мюнстер действует по моему распоряжению». Что тут прикажете делать? Вернет взял да и пропустил всех полтораста человек, хотя «Эмилия» имела право принять не более сорока, а «Флибберти-Джиббет» - не более тридцати пяти.
- Но я все-таки не понимаю, - сказал Шелдон.
- Вот как она обработала все это дело: когда «Марту» сняли с камней, нам пришлось подвести ее ближе к берегу у входа в залив, и пока производился ремонт, пока налаживали новый руль, ставили паруса, отбирали у негров разграбленные части, мисс Лэкленд поручила Спэррохоуку отправиться на «Флибберти» вместе с Куртасом, отрядила ко мне Брамса взамен Спэррохоука, и мы отправились на двух судах вербовать дикарей. После неудачи «Шотландских Героев» никто не решался заглядывать в эти места для набора; а мы там нагнали такого страха, что негры на всем побережье присмирели, как овцы. Набрав полную партию, мы вернулись назад поглядеть, как идет дело с «Мартой».
- И собрались уже возвращаться с ними восвояси, - ввернул Спэррохоук, - но не тут-то было! Мисс Лэкленд и этого было мало. «Я их возьму на „Марту“, - говорит она, - а вы езжайте обратно и наберите еще столько же».
- Но я объяснил ей, что это невозможно, - продолжал рассказывать Мюнстер. - Я объяснил ей, что у «Марты» нет необходимого свидетельства на право вербовки. «О, - сказала она, - так этого нельзя сделать?» и впала в непродолжительное раздумье.
- Я уже знаю, чего надо ждать, когда она этак задумывается, - вскричал Спэррохоук, - значит, дело выгорит наверняка.
Мюнстер закурил папиросу и начал рассказывать дальше.
- «Посмотрите в ту сторону, - говорит она мне. - Эту отмель, там, где легкая рябь, огибают встречные течения. Видите, вот там, где вздымаются белые барашки? Погода хорошая и наступает штиль. Устройте так, чтобы оба ваши судна немного задели друг друга. Стоит только вовремя не повернуть, и течение отнесет вас обоих помаленьку на мель».
- «Волнение там такое ничтожное, вы отделаетесь, вероятно, одной - двумя царапинами медной обшивки. А я подберу ваших чернокожих и увезу их отсюда; ведь просто, не правда ли?» - говорит она, - продолжал Мюнстер. - «Один прилив вы переждете, а следующий будет посильнее, и вы сниметесь с мели и отправитесь вербовать новую партию. Нет такого закона, который запрещал бы вербовать свободным судам». «Но они подохнут с голоду! - возразил я. - Ведь вы же знаете сами, что у нас не осталось припасов на борту, да и на „Марте“ тоже ни крошки».
- Мы уже и без того кормились все время только тем, что доставали на берегу у туземцев, - сказал Спэррохоук.
- «Не сокрушайтесь на счет припасов, капитан Мюнстер, - говорит она. - Если я сумею прокормить восемьдесят четыре рта на „Марте“, то, без сомнения, вы тоже ухитритесь как-нибудь достать съестного, располагая двумя судами. Итак, поспешите, пока не поднялся бриз, а то наш маневр не удастся. Как только вы столкнетесь друг с другом, я вышлю к вам шлюпку. В добрый час, господа!»
- И мы послушались и все так и сделали, - промолвил торжественно Спэррохоук, и вновь разразился клокочущим смехом. - Мы пошли правым галсом, и я прижал «Эмилию» к отмели. «Отходи! - заорал капитан Мюнстер, - отходи же, такой-сякой!» Он стал ругаться на чем свет стоит. Но я не обращал никакого внимания на его любезные окрики и не повернул оверштаг; само собой разумеется, «Флибберти» сдрейфила и задела «Эмилию», после чего нас обоих отнесло к берегу, и мы преспокойно уселись на мель, как на стол. Мисс Лэкленд переправила на «Марту» своих новобранцев, и трюк наш удался как нельзя лучше.
- Но где же она была, когда поднялся норд-вест? - спросил Шелдон.
- В Пунга-Пунга. Она укрылась туда, когда он начался, и провела там целую неделю, выторговывая у негров съестные припасы. Когда мы пришли в Тулаги, она была уже там и отчаянно препиралась с Бернетом. Уверяю вас, мистер Шелдон, эта барышня - просто чудо, дивная барышня, да и только!
Мюнстер снова наполнил стакан, а Шелдон поглядывал с нетерпением в сторону соломенной хижины, ожидая увидеть Джен. Спэррохоук возобновил прерванный рассказ.
- Решительная особа! Таких отважных к нам на Соломоновы острова еще ни разу не заносило ни женщин, ни мужчин. Посмотрели бы вы, что творилось в Пунга-Пунга в то прекрасное утро, когда мы туда показались. Спайдеры палили с берега из-за манговых деревьев, в лесу воинственно гремели какие-то барабаны и со всех сторон поднимались сигнальные дымки. «Всех взбаламутила», - говорит капитан Мюнстер.
- Да, я это сказал, - подтвердил почтенный моряк. - Они, в самом деле, все поднялись. Это было и видно и слышно.
- «Вы похожи на старую бабу», - говорит она ему, - засмеялся Спэррохоук. - «Мы еще не доехали, а уже вы на попятный. Бросьте якорь сначала, а потом можете куда-нибудь спрятаться».
- Можете себе представить, она так и сказала мне, - поддакнул Мюнстер. - Я, разумеется, взбесился, махнул рукой на все: будь что будет! Мы пытались выслать шлюпку на берег для переговоров, но по ней дали залп. Да и все время они продолжали палить в нас из-за манговых деревьев.
- Мы стояли от них на расстоянии не более четверти мили, - перебил Спэррохоук, - и нам, черт возьми, пришлось очень солоно. «Не отвечайте им, покуда не полезут на абордаж», - приказала мисс Лэкленд; но черномазые черти не лезли на абордаж. Они залегли в кустах и осыпали нас пулями. Вечером мы держали военный совет в каюте «Флибберти». «Нам нужно заложника. - сказала мисс Лэкленд, - вот что нам нужно!»
- «Так пишут в книжках», - сказал я, рассчитывая поднять ее на смех, - вставил Мюнстер. - «Верно, - говорит она, - а разве вы не знаете, что книги часто говорят правду?» Я кивнул в ответ головой. «Так поучитесь, ваше время еще не ушло», - говорит она. «Я знаю только одно, - говорю я, - это то, что от меня останется только мокрое место, если вы меня пошлете ночью ловить негров на этом пагубном берегу».
- Вы выразились не так; вы сказали: «Будь я проклят, если я пойду красть негров», - поправил его Спэррохоук.
- Ну да, но я так ведь и думал!
- «Никто вас и не посылает на берег», - подхватила она, - ухмыльнулся Спэррохоук. - И прибавила кое-что еще почище этого. Она сказала: «А если вы куда-нибудь затеете высадиться без моего приказания, то вам за это достанется, понимаете, капитан?»
- Да кто же, черт подери, будет рассказывать, вы или я? - обозлился сконфуженный шкипер.
- Так ведь она же именно так и сказала; разве я лгу? - настаивал неугомонный штурман.
- Ну, сказала, так что же? Но уж если на то пошло, так вы расскажите и про то, что она и вам залепила, когда вы отказывались от набора в Пунга-Пунга хотя бы за двойное жалование!
Загорелое, бронзовое лицо Спэррохоука заметно побагровело, хотя он всячески старался скрыть свое смущение разными гримасами, ужимками и клокочущим смехом.
- Продолжайте, продолжайте, - торопил рассказчика Шелдон, и Мюнстер стал рассказывать дальше:
- «Нам нужно действовать смело, - говорит она, - иначе мы с ними ничего не поделаем; мы с самого начала должны проявить решительность. Я высажусь ночью на берег и притащу к вам на борт самого Кипа-Кипа, и не буду вызывать охотников на это дело, потому что я уже придумала, кому что надо делать. С собой я возьму своих матросов и одного белого». «Разумеется, вы возьмете с собой меня», - сказал я, так как опять совсем очумел и до того разошелся, что готов был сойти в преисподнюю. «Ну, нет, - говорит она, - вовсе это не разумеется. Вы отправитесь на шлюпке для прикрытия отступления. Куртас будет стоять в лодке у берега. Со мной пойдет Фоулер. Брамс возьмет команду на „Флибберти“, а Спэррохоук на „Эмилии“. Мы отправимся после полуночи».
Невесело, признаюсь, мне было сидеть в этой шлюпке, предназначенной для прикрытия. Никогда я не думал, что мне придется ввязаться в такое щекотливое дело и очутиться в таком гнусном положении. Мы остановились саженях в сорока с лишком от берега и следили за пробиравшейся к самому берегу лодкой. За манговыми деревьями стояла густая тьма и ничего не было видно. Вы помните, Шелдон, этого маленького негра, похожего на мартышку, который служил на «Флибберти» поваром? Так вот этот самый повар лет двадцать тому назад служил лакеем на «Шотландских Героях», а после того как этих «Героев» растащили, он попал в плен и был долго рабом в Пунга-Пунга. Мисс Лэкленд пронюхала эту историю и взяла его с собой в качестве проводника. За это она ему посулила пол-ящика табаку.
- И напутала его до смерти, пока уговорила ехать с нею, - заметил Спэррохоук.
- Да, я никогда в своей жизни не видел ничего чернее этих манговых деревьев. Я всматривался в них так пристально, что глаза мои чуть не лопнули. Потом я глядел на звезды и прислушивался к шуму прибоя. И вдруг слышу собачий лай. Помните эту собачку, Спэррохоук? Я чуть не умер от разрыва сердца, когда это животное в первый раз тявкнуло. Значит, лаяла не на наших. После этого водворилась мертвая тишина, манговые великаны как будто еще больше почернели, и я с трудом удерживался от искушения перекликнуться с Куртасом, стоявшим в лодке у самого берега, чтобы осязательно убедиться, что я не один изо всех наших белых остался в живых.
И вдруг поднялся ужасный гвалт. Этого надо было ожидать, к этому надо было быть готовым, и все-таки я содрогнулся. Такого дикого концерта, раздирающих душу воплей и визгов я в жизни своей не слыхал. Негры, видимо, бросились врассыпную в кусты, а верные таитяне палили в воздух, драли горло и разгоняли перепуганных негров, как зайцев. После этого сразу опять наступила неожиданная тишина, прерываемая писком покинутых ребятишек, заблудившихся в зарослях и жалобно призывавших своих матерей.
Наконец, я услышал шум раздвигаемых зарослей, стук весла о планшир, смех мисс Лэкленд и понял, что все сошло благополучно. Мы отошли от берега без единого выстрела. И, клянусь честью, она доказала, что книги говорят правду, ибо на нашем судне очутился не кто другой, как старикашка Кипа-Кипа, которого мы без всяких церемоний переправили через борт. Он дрожал, как осиновый лист, и щелкал зубами, как перепутанная обезьяна. После этого наше дело пошло на лад. Слово Кипа-Кипа было для дикарей законом, а он нас боялся до смерти. Пока мы стояли в Пунга-Пунга, он все время оставался у нас в плену и отдавал своим подданным, распоряжения.
Этот удачный маневр оказался полезным и в других отношениях. Мисс Лэкленд заставила Кипа-Кипа приказать дикарям, чтобы они возвратили нам все корабельные принадлежности, снятые с «Марты». Каждый день они доставляли разные вещи: компас, блоки и тали, паруса, канатные бухты, медикаменты, сигнальные флаги, словом, все, кроме съестных припасов и консервов, которые они уже того… сожрали. Разумеется, для поощрения она им всем раздавала пачки табаку.
- Да, да, - вставил Спэррохоук, - она подарила этим бродягам штуку коленкора за нижний парус грот-мачты, два ящика табаку за хронометр, финский нож (стоящий одиннадцать с половиною пенсов) за девяносто саженей пятидюймового троса. Все это она достала потому, что имела в руках этого старикашку Кипа-Кипа. А вот и она сама!
Шелдон обомлел от удивления, увидев перед собою совершенно преобразившуюся Джен. Пока тянулся рассказ о ее похождениях на Пунга-Пунга, он все время представлял ее себе, как всегда, плохо одетой, в платье, сшитом из оконных занавесок, в рубашке мужского фасона вместо кофточки, в соломенных сандалиях, в стэтсоновской шляпе и с неизбежным револьвером у пояса. Готовое платье, выписанное из Сиднея, совершенно преобразило ее. Простенькая юбка и кофточка из легкой материи придавали ее стройной фигурке элегантный, чисто женственный вид, дотоле ему незнакомый. Ему бросились в глаза также цветные туфли и ажурные чулки, когда он смотрел на нее, проходившую через двор. Необычайный для нее наряд придал ей вид настоящей женщины, и ее дикие приключения, как будто из «Тысячи и одной ночи», показались ему вдвойне чудесными.
Он заметил, когда они пошли завтракать, что Мюнстер и Спэррохоук были поражены не менее его самого ее видом и раскрыли рты от удивления. Они перестали обращаться с ней запросто, по-товарищески, и как будто сразу прониклись глубочайшим почтением и уважением к ее особе.
- Я открыла новое место для вербовки, - сказала она, принимаясь разливать кофе. - Старик Кипа-Кипа, я уверена, никогда меня не забудет, и отныне я имею возможность сколько угодно вербовать там рабочих, когда захочу. В Гувуту я виделась с Морганом. Он готов заключить контракт на доставку тысячи рабочих по сорока шиллингов с головы. Говорила я вам или нет, что получила разрешение вербовать чернокожих на «Марте»? Я выправила свидетельство, дающее мне право набирать по восьмидесяти чернокожих в каждую поездку на «Марте».
Шелдон с горечью улыбнулся. Изящная женщина в европейском костюме куда-то исчезла, и вместо нее перед ним очутился опять своенравный, авантюристически настроенный мальчик.