Сняла с меня судьба, в жестокий этот век . . .

Сняла с меня судьба, в жестокий этот век,

Такой великий страх и жгучую тревогу,

Что я сравнительно - счастливый человек:

Нет сына у меня; он умер, слава богу!

Ребенком умер он. Хороший мальчик был;

С улыбкой доброю; отзывчивый на ласки;

И, мнилось, огонек загадочный таил,

Которым вспыхивали глазки.

 

Он был бы юношей теперь. В том и беда.

О, как невесело быть юным в наше время!

Не столько старости недужные года,

Как молодость теперь есть тягостное бремя.

А впрочем, удручен безвыходной тоской,

Которая у нас на утре жизни гложет,

В самоубийстве бы обрел уже, быть может,

Он преждевременный покой.

 

Но если б взяли верх упорство и живучесть,

В ряды преступные не стал ли бы и он?

И горько я его оплакивал бы участь -

Из мира, в цвете лет, быть выброшенным вон.

Иль, может быть, в среде распутства и наживы,

Соблазном окружен и юной волей слаб,

Он духа времени покорный был бы раб...

Такие здравствуют и живы.

 

А сколько юношей на жизненном пути,

Как бы блуждающих средь мрака и в пустыне!

Где цель высокая, к которой им идти?

В чем жизни нашей смысл? В чем идеалы ныне?

С кого примеры брать? Где подвиг дел благих?

Где торжество ума и доблестного слова? ..

Как страшно было бы за сына мне родного,

Когда так жутко за других!

 

Март 1888