Ночной шторм

Когда пароход начинает качать -

из-за домов, из мрака

выходит на берег поскучать

знакомая мне собака.

 

Где волны грозятся с земли стереть,

клубится пучина злая,

нечего, кажется, ей стеречь,

не на кого лаять.

 

Высокий вал,

пространство размерив,

растет,

в полете силу развив,

и вспять уходит, об каменный берег

морду свою разбив.

 

Уходит вал. Приходит другой, -

сидит собака - ни в зуб ногой.

Все люди ушли, однако

упорно сидит собака.

 

Закрыты подъезды. Выключен свет.

Лишь поздний пройдет гуляка.

Давно уже время домой.

Ан нет -

все так же сидит собака.

 

Все так же глядит на ревущий вал.

И я сознаться не трушу,

что в этой собаке предполагал

родственную мне душу.

 

Так, как ее, с недавней поры,

гудя, рокоча, звеня,

море вытаскивает из конуры

и тащит к себе меня.

 

Разве я знал, что брызги твои,

что черная эта вода

крепче вина, солоней любви,

сильней моего труда?

 

Темным-темно,

ревет, грубя.

Я здесь давно.

Я слышу тебя.

 

Пусть все уйдут,

пробив отбой.

Я здесь. Я тут.

Я рядом с тобой.

 

Меня одного тут тоска зажала.

Стою один -

ни огней,

ни звезд.

И даже собака, поджавши хвост,

стыдливой трусцою домой сбежала.

 

Так те, что твой обожают покой,

твое под солнцем мерцанье,

спокойно уедут.

И даже рукой

забудут махнуть на прощанье.

 

А полюбившие берег седой

и мерное волн рокотанье

водопроводной пресной водой

смоют воспоминанья.

 

Куда мне умчаться, себя кляня,

как мне о черной забыть волне,

если оно ворвалось в меня,

если клокочет оно во мне?

 

Волна за волною ревет, крутясь,

а я один - уже столько лет! -

стою, устало облокотясь

на этот каменный парапет.

 

Будто от тела руку свою,

себя от него оторвать не могу.

Как одержимый стою и стою

на залитом пеною берегу...

 

Куда ни направлю отсюда шаг,

в какую ни кинет меня полосу -

шум его унесу в ушах

и цвет его в глазах унесу.