Жил-был поп с попадьей. Вот он, вишь ты, поехал нанимать казака (бартака); только что едет поп по деревне - попадается ему мужик.
- Здорово, батюшка!
- Здравствуй, братеник!
- Куды ты, батя, едешь?
- Да ништо ведь, вишь - работа поспела, так надобно нанять казака на летину.
- А что, - бает, - батюшка, найми меня.
- Ладно, - бает поп, - ступай к попадье, скажи, что меня, мол, нанял поп. А я покамест съезжу в деревню, окрещу ребенка: вишь, Пафнутьевна родила.
- Ступай, батюшка, ступай! - бает казак; а сам пошел на погост. Пришел к попадье:
- Здорово, - бает, - матушка! Поп приказал дом сжечь, а сам поехал новый покупать.
И! Попадья взяла пук лучины зажгла и давай со всех сторон дом поджигать. Едет поп, а попадья пепелок развевает да место очищает.
- Что ты, попадья?
- Да ништо! Пришел Ерема; меня, бает, батюшка нанял в казаки; дом да село покупает, а этот дом велел сжечь.
- Ах он, лиходей! Где же он?
- Да ушел домой.
- Делать нечего, разве нанять другого мужика в казаки? - бает поп своей попадье.
- Уж без казака не жить, - бает попадья - найми, найми, поп!
Вот он и нанял другого мужика в казаки. Дело пошло на лад. Только что приходит сенокос - а ведь это время, знаешь, самое трудное! - поп и задумал нанять еще казачиху. Поехал в приход; едет и видит бабу с пяльцами, а это был Ерема; он узнал, что поп хочет нанимать казачиху, взял да и перерядился в бабье платье и стал как девка. Вот едет поп, а девушка бает:
- Куды ты, батюшка, едешь?
- Да ништо ведь, - бает поп, - надобно нанять казачиху, так вот и ищу.
- Ах, батюшка, да найми меня!
- Да как тебя зовут?
- Маланьей.
- Так что же, ступай с богом ко мне.
Вот и пошла. Живет Ерема у попа да работает, а поп и не ведает, что у него в казачихах живет Ерема. Только что долго ль, коротко ль, а попу вздумалось женить казака своего на казачихе.
- А что, попадья, бает, - сыграем-ка свадебку; казак-то парень дюжий, да и казачиха-то девка ража. Давай-ка!
- Так что ж зевать? - бает попадья. Взяли да и женили казака своего на казачихе и заперли их спать на ночь в клети. Вот Ерема и бает:
- Что, Сысоюшка (этак звали казака-то), ведь мне на двор надо.
- Да как же, - бает, - быть? Ведь мы заперты!
- Ничего, возмем-ка поднимем половицу, да ты меня привяжи к кушаку, да и пусти туда; я как справлюсь, так и потрясу кушаком, а ты и тащи меня.
- Ну, ладно, ступай!
Вот Ерема спустился под пол и привязал кушаком козу за рога - оттого что были там козы. Привязал, да и тряхнул:
- Тяни! - бает, а сам и ушел. Тот потянул, а коза:
- Бяу!
- Что это, - думает себе, - неужто моя жена козой сделалась? Дай-ка еще!
- Бяу!
- Ах, и взабыль никак она уж оборотень! Ну-ка еще...
- Бяу!
- Делать нечего, пойти к попу... Батюшка!
- Кто там стучит?
- Откутайся-ка.
- Да кто там? - бает поп.
- Да я, батюшка!
- Ты. Сысой?
- Я.
- Пошто ты?
- Да что, батюшка, - бает казак, - никак женка-то козой сделалась!
- Пойдем-ка посмотрим!
Казак все рассказал попу, как дело было. Пришли под клеть, глядь - а кушак-то привязан козе за рога; сосчитали коз: все ли тута, нет ли, бывает, лишних? Нет, все по-прежнему, а казачихи как не было!
- Уж не Ерема ль это подделал? - бает поп.
- Да, пожалуй! - бает попадья.
У Еремы было еще два брата: Фома да Кузьма, и были они - ворьё. Только им и вздумалось украсть у попа улей пчел. Вот и пошли; да в ту самую пору, как Ерему-то в клеть спать положили; а Ерема-то уж знал, что братеники думали делать. Вот он ушел, да и сел в один улей. Пришли братья и стали пробовать, который потяжелее; взялись за тот самый, где сидел Ерема.
- Ого-го! - бают. - Вот где мед-то! Ну-ка, брат, на плечо, да и потащим!
Подняли и потащили, а Ерема сидел, сидел, да потихоньку и закричал:
- Вижу, вижу!
- Смотри-ка, брат, никак нас догоняют, слышишь?.. Побежим скорее...
А Ерема опять:
- Вижу, вижу!
- Уж близко! Бросим-ка лучше, а не то догонят.
Вот они бросили и ушли; и Ерема ушел... Вот братья на другой день приходят, видят улей, раскрыли - пустой!..
- А это дело Еремы; пойдем-ка дадим ему знать!
А Ерема уж это наперед знал; бает своей женке:
- Смотри, как придут братья, я тебе велю сбирать на стол; а ты возьми да и не давай нам; мне, мол, надоть ребят накормить. Да еще подвяжи пузырь под пазуху, а я тебе ножом по ему - ты возьми и ляг; а я тебя плеткой - ты и вскочи поскорее. Смотри ж не забудь!
- Ладно, - бает женка. Вот приходят братья.
- Здравствуй, - бают, - Ерема!
- Здравствуйте, братцы! Добро пожаловать! Что скажете хорошенького?
- Да ништо! Мы вот хотим...
А Ерема:
- Э, братцы, я вас наперед угощу. Женка, давай сейчас обедать.
- Некогда.
- Ну же, живее!
- Да дай ребят накормить!
- А вот я те дам ребят накормить! - да как чесанет ножом-то под пазуху - женка его так тут и грянулась оземь.
- Ах ты, шельма!
Взял плетку с гвоздя да ее и ну пороть, а сам приговаривает:
- Плетка-живилка, оживи мою женушку!
И! Женка разом вскочила, тотчас собрала на стол.
Вот братья пообедали, переглянулись:
- А что, - бают, - Еремушка, дай-ка нам своей плетки, и мы своих жен поучим; они у нас нешто заленились.
- А как вы ее потеряете?
- Небось!
- Ну так возьмите, да смотрите отдайте.
Они взяли и пошли.
- Пойдем, - бает Фома, - сперва ко мне; сперва я поучу свою женку.
Пришли.
- Давай, женка, - бает Фома, - нам есть!
- Погоди; вот я ребят накормлю, тогда и сберу.
- Нам некогда, давай скорее!
- Да погоди!
Фома схватил нож да как чесанет свою женку под пазуху - та и грохнулась наземь. Схватил плетку и ну пороть, а сам приговаривает:
- Плетка-живилка, оживи мою женушку!
Не тут-то было: женка лежит себе да лежит.
- Постой-ка, - бает Кузьма, - ты не умеешь пороть; дай-ка я!
Хлоп, хлоп!.. Не встает.
- Ну, ну, брат, ишь твоя жена какая непослухмяная. Пойдем к моей.
- Пойдем, - бает Фома, - ведь моя-то ух как была непослухмяна! Видно, и плетка ее не берет.
Вот и пошли.
- Женка, - бает Кузьма, - сбирай мне на стол.
- Некогда, - бает жена. Еще стала отговариваться.
- Вот я тя! - да как чесанет ножом-то, та и грянулась оземь. Он схватил плетку и ну стегать, а сам приговаривает:
- Плетка-живилка, оживи мою женушку!
Не тут-то было: женка лежит себе да лежит.
- Ну, делать нечего! Обманул Ерема. Пойдем мы его утопим.
Идут, а Ерема попадается навстречу. Вот они и схватили его.
- Мы те, - бают, - дадим знать! Станешь ужо нас обманывать!
Взяли да и потащили к реке; а это дело-то было уж осенью, только что река замерзла. Притащили его к реке, а проруби-то и нету такой, чтоб его в воду бросить.
- Поди, - бает Фома Кузьме, - поди, принеси топор.
- Не пойду, - бает Кузьма.
- Ну так останься здеся, а я принесу.
- Нет, братеник, не останусь.
- Ну так делать нечего, пойдем оба.
Вот они взяли и пошли, а Ерему так тут и оставили, только ноги ему кушаком связали. Видит Ерема - барин едет; вот он и начал кричать:
- Пожалуйте сюды!
Барин подъехал; а Ерема развязал себе ноги да как крикнет:
- Скидывай попону-то!
Тот скинул. Ерема снял с себя армяк да надел на барина, связал ему и руки и ноги.
- Лежи, - бает, - здеся, пока опять приду.
Только что Ерема ушел, а Фома да Кузьма и вернулись, прорубили прорубь да не посмотревши - бух в нее барина!
Немножко погодя едет Ерема на бариновой лошади и в бариновом платье.
- Здравствуйте, - бает, - братцы!
- Здравствуй, - бают братья, - где ты взял лошадей-то?
- А вот где! Только что вы пихнули меня в воду, а я бурл!.. бурл!.. бурл!.. вот мне и явились буры кони; я на них и выехал из реки.
- Ах, братец родимый, пихни и нас туды, чтоб и нам достать по бурым лошадям.
Он взял да и пихнул их в прорубь; а сам стал поживать, добра наживать.