Где-то у дивных берегов Сев-Джура и жил Асо.
Он слыл красавцем и храбрецом в своей стране. Никому не по плечу было с ним тягаться. Разбойникам и в голову б не пришло на его стадо позариться, а волки не смели подходить к его овцам. Насколько Асо на добро добром отвечал, настолько же был неумолим ко злу.
Хорош да пригож был славный Асо, словно восходящее солнышко. Девушки той страны по нем с ума сходили. А как он на свирели играл! С ее звуками только б ангельские голоса сравнились - такие пленительные и такие задушевные! Заунывно звучала свирель, звенела, точно журчащий ручеек, заливалась, точно влюбленный соловей.
И человека, и зверя завораживала, влекла свирель, и заслушивались ею, не хотели пропустить ни единой трели.
Усаживался Асо на макушке утеса и всматривался в необъятный окоем; внизу, у его ног, извивалась-петляла речка Сев-Джур, говорливый ветерок ласкал ему лоб.
И брался Асо за свирель и играл.
Надо было видеть, как овцы, эти несмышленые твари, отрывали мордочки от травы и, забывшись, тянулись к свирели.
Асо мог камни заставить вздрогнуть, волны Сев-Джура взволновать, растревожить ветер, усмирить природу - все и все мог оживить Асо, вызвать зависть у самих ангелов.
Вот какой был Асо.
Как же могли удержаться овцы, не увлечься его песнями?
Асо не трогался с места и подзывал к себе овец звуками свирели.
Свирель играла «Берик», когда овцы паслись, «Хозат», когда купались в речке, а звуки «Клича овец» пригоняли их к Асо.
Как только долетала до овец песня Асо, они сразу же, сквозь любые преграды, устремлялись к нему.
Так и жил Асо безмятежно, оторванный от людей, обласканный природой и защищенный горными склонами. Был он счастлив, будто князь, был любим своими овцами и был влюблен в свои песни.
Но вот однажды увидел Асо единственную дочь аги. Увидел и полюбил.
Писаной красавицей была Залхе: стройная, как чинара, с колдовскими глазами, дугообразными бровями, нежными щеками.
Залхе тоже приметила Асо и полюбила его. Закручинился Асо. Былой удали и веселья как не бывало. День-деньской бродил он вокруг дворца, хотя овцам там негде было пастись. Асо не сводил глаз с башни, жалобно пела его свирель, он вкладывал в мелодию свое сердце и проливал горькие слезы.
Истомилось сердце и у Залхе. Украдкой смотрела она в окно, наблюдала за Асо, не пропускала ни единого звука его свирели. Не ела, не пила, измаялась Залхе.
Оба они знали, какая пропасть их отделяет - не могла дочь аги стать женою пастуха.
Но любовь - божья искра, неугасимая и яркая. Она может через все пройти, везде и всюду загореться.
Любовь не знает ни расстояний, ни различий.
Ага был догадливый и страшно хитрый. Он вмиг проведал о любви Асо. Рассердился, рассвирепел ага, хотел убить дерзкого пастуха, но в нем заговорил здравый рассудок: ни к чему было порочить честь дома, зря проливать кровь безродного пастуха.
Что люди скажут, если узнают, что за его дочерью чабан увивается? Надо было отделаться от Асо хитростью, так, чтобы он самовольно отошел от Залхе.
Завлечь бы Асо в такую ловушку, чтоб он взял и навсегда покинул бы эти края.
Задумался ага, и так и этак прикидывал - и нашел выход.
Послал он за Асо, велел привести его.
- Знаю, Асо, - сказал злой ага, - знаю, что любишь мою дочь. Говорят, ты храбрый юноша и на свирели хорошо играешь. Выдам я за тебя дочь, но с одним условием. Слышал и, что у тебя послушные и покорные овцы, манит их твоя свирель, и они сами идут к тебе.
Видишь ту высокую башню? Я велю приставить к ней деревянную лестницу, ты сядешь на верхнем ее конце, стадо же останется внизу. А условие вот какое: если ты игрой на свирели сможешь поднять по лестнице овец, то бери дочь себе в жены, живите на здоровье. А если не сможешь, опозоришься, то немедля соберешь свои пожитки и уйдешь отсюда восвояси. Знай, пастух не пара дочери аги, выкинь это из головы.
Асо улыбнулся, отвесил глубокий поклон.
- Воля твоя, ага, - сказал он, - согласен с твоим условием.
Распорядился ага возвести деревянную лестницу. Было у нее девяносто девять ступенек. Втайне от Асо ага сломал одну из ступенек посредине лестницы, затем приладил так, чтобы ничего не было заметно, но достаточно было слегка коснуться ступеньки, чтоб она отошла назад, образовав прорезь длиною в один газ.
Овцы таким образом ни за что б не взобрались наверх.
Какой же злой был ага и какой спесивый! Подстроил он ловушку, усадил Асо на лестнице, у самой башни, а Залхе - на балконе и сказал пастуху:
- Вот и Залхе, чтобы тебя подбодрить. Выполнишь мое условие, получишь ее.
Залхе увидела Асо, улыбнулась ему, засмущалась и знак ему подала. Смекнул Асо, что любит его Залхе. Возликовало сердце Асо, он шапку заломил, взял свирель, поднес к губам и начал играть.
Воспряли горы-ущелья, встрепенулись деревья, вздрогнули камни. Сам злой ага расчувствовался, а взволнованная Залхе чуть было не вскочила, не кинулась к лестнице, не припала, точно овечка, к ногам Асо.
Зашевелились овцы, приблизились к лестнице и начали друг за другом взбираться наверх, к башне.
- Ло-ло-ло, пастух Сев-Джура, ты можешь смягчить горы-ущелья, задобрить зверей, всколыхнуть камни и деревья. Почему же ты, пастух, так сглупил, поверил are? Почему поднялся на башню? Лучше б ты во чреве матери остался, Асо.
Лучше б ты не видел этой жизни, где развелось столько ага. Лучше б не видел сияния солнца, которое спалило тебя, волн Сев-Джура, что захлестнули тебя, зыбкой трясины, что завлекла, засосала тебя.
Ло-ло-ло… Какой же курд бессердечный, что над любовью потешается! Неужели он потерял совесть, забыл о боге? Почему беднягу Асо сделал добычей шайтана, почему мир божий поверг в тоску? Ло-ло…
Овцы все поднимались, плененные звуками свирели, и теснились, расталкивая друг друга, позабыв, что внизу под ними пропасть. Вскинув мордочки к Асо, они поднимались вверх по лестнице.
Мир как зачарованный взирал на пастуха и его стадо. Злой ага застыл на месте, а Залхе склонилась, подавшись вперед, простерла руки к Асо и крикнула:
- Я твоя, Асо! Твоя навеки! Я люблю тебя, люблю так, как не любила Лейла Меджнуна. Я люблю тебя, люблю, как не любит бабочка огонек, соловей - розу, божий мир - солнце, цветок - землю!
Ты - мой огонек, моя роза, мое солнце и моя земля!..
Слушал Асо, сердце у него млело, и он играл сильнее и громче.
Добрался козел-вожак до ловушки, учуял, что смотрит смерти в глаза, но, завороженный, шагнул на сломанную деревянную ступеньку.
Пошатнулась ступенька, раздалось блеяние, и красавец-вожак, кружа в воздухе, полетел в пропасть и разбился о камни.
Сердце упало у Асо: «Ах, мой славный вожак!» - вскрикнул он с горечью, но, взглянув на Залхе, поза, был о вожаке, взялся за свирель и заиграл.
Овцы увидели постигшую вожака участь, остановились, хотели было повернуть обратно, но, влекомые свирелью, устремились вверх.
Приготовилась к прыжку овца, что шла впереди, попятилась, вскинула передние ноги и сорвалась с места. Послышалось ее блеяние, и она последовала за своим вожаком.
- Ах-ах, ни за что загубил мою овечку! - застонал Асо.
Взглянул на Залхе и позабыл об овце, заиграл во всю на свирели.
Еще одна овца попыталась перепрыгнуть и ей это почти удалось, но, ударившись о переднюю ступеньку, она отскочила, закружилась и с жалобным блеянием полетела в пропасть.
- Прыгайте же, мои милые овечки! - пел Асо.- Смелее, мои густошерстые ягнята, идите же к вашему хозяину!
Овцы больше не продвигались, отступали назад. Рассердился Асо - он так и не разглядел коварной щели.
Всю любовь, всю душу вложил он в свою песню, и переливчатые чудесные трели очаровывали все вокруг… но овцы отступали назад. Стыдно стало юноше, еле жива была отчаявшаяся Залхе.
Переменил Асо мелодию.
Он и сам не ведал, о чем теперь пела свирель.
Притих ветер, замерла речка, смолкло все.
Кто не слышал песни «Лур-да-лур»? Она растопила не одно черствое сердце, приводила в благоговейный трепет любящие сердца; она сводила с ума влюбленных девушек, которые, потеряв голову, кидались в объятия возлюбленного.
Дивная была песня, всем песням песня.
В ней слышались голоса ангелов, звенела душа Асо.
Подались овцы вперед, и многие из них угодили в пропасть.
Подался вперед и Асо, наклонился, увидел щель между ступеньками.
Понял Асо в чем дело, обернулся к aгe.
Яснее ясного, что Залхе потеряна для него, а, стало быть, потеряна и сама жизнь.
Подалась вперед и Залхе, взглянула на агу, потом на Асо.
Яснее ясного, что Асо потерян для нее, а стало быть, и сама жизнь потеряна. Наступила тишина.
Смолкли, растаяли в воздухе последние звуки «Лур-да-лура».
Вдруг… раздался крик.
И два тела, кружась в воздухе, полетели в пропасть… и разбились в обнимку друг с другом. То были Асо и Залхе…