Зосима

I

У Борецкой, у посадницы,

Гости сходятся на пир.

Вот бояре новгородские

Сели за дубовый стол,

Стол, накрытый браной скатертью.

Носят брашна; зашипя,

Поседело пиво черное;

Следом золотистый мед

Вон из кубков шумно просится.

Разгулялся пир, как пир:

Очи светлые заискрились.

По краям ли звонких чаш

Ходит пена искрометная? -

На устах душа кипит

И теснится в слово красное.

Кто моложе - слова ждет,

А заводят речь - старейшие

Про снятый Софии дом:

«Кто на бога, кто на Новгород?» -

Речь бежала вдоль стола. -

«Пусть идет на вольный Новгород

Вся могучая Москва:

Наших сил она отведает!

Вече воями шумит

И горит заморским золотом.

Крепки наши рамена,

А глава у нас - посадница,

Новгородская жена.

Много лет вдове Борецкого!

Слава Марфе! Много лет

С нами жить тебе, да здравствовать!»

Марфа, кланяясь гостям,

Целый пир обходит взором.

Все встают и отдают

Ей поклон с радушной важностью.

За столом сидел чернец.

Он, привстав, рукою медленной,

Цепенеющим перстом

На пирующих указывал,

Избирал их и бледнел.

Перстьми грозный остановится, -

Побледнеет светлый гость.

Все уста горят вопросами,

Очи в инока впились:

Но в ответ чернец задумался

И склонил свое чело.

 

II

По народной Новгородской площади

Шел белец с монахом,

А на башне, заливаясь, колокол

Созывал на Вече.

 

«Отчего, - спросил белец у инока,

На пиру Борецкой

На бояр рукою ты указывал

И бледнел от страха?

 

Что, Зосима, видел ты за трапезой

У отца святого?»

Запылали очи, прорицанием

Излетело слово.

 

III

«Скоро их замолкнут ликованья,

Сменит пир иные пированья,

Пированья в их гробах.

Трупы видел я безглавые,

Топора следы кровавые

Мне виднелись на челах...

 

Колокол на Вече призывающий!

Я услышу гул твой умирающий.

Не воскреснет он в веках.

Поднялась Москва Престольная,

И тебя, столица вольная,

Заметет развалин прах».

 

До 1829