В сумерки

Был зимний день; давно уже стемнело,

Но в комнату огня не приносили;

Глядело в окна пасмурное небо,

Сырую мглу роняя с вышины,

И в стекла ударяли хлопья снега,

Подобно стае белых мотыльков;

В вечерней мгле багровый свет камина

Переливался теплою волной

На золотой парче японских ширм,

Где выступал богатый арабеск

Из райских птиц, чудовищных драконов,

Летучих рыб и лилий водяных.

И надо всем дыханье гиацинтов

В таинственной гармонии слилось

С бледно-лазуревым отцветом шелка

На мебели причудливо роскошной;

И молча ты лежала предо мной,

И, уронив любимый том Кольриджа

На черный мех пушистого ковра,

Вся бледная, но свежая, как ландыш,

Вся в кружево закутанная, грелась

Ты в розовом мерцании камина;

И я шептал, поникнув головой:

«О для чего нам не шестнадцать лет,

Чтоб мы могли обманывать друг друга

Надеждами на вечную любовь!

О для чего я в лучшие мгновенья

Так глубоко, так больно сознаю,

Что этот луч открывшегося неба,

Как молния, потухнет в море слез!

Ты так умна: к чему же лицемерить?

Нам не помогут пламенные клятвы.

Мы сблизились на время, как и все,

Мы, как и все, случайно разойдемся:

Таков судьбы закон неумолимый.

День, месяц, год, - каков бы ни был срок, -

Любовь пришла, любовь уйдет навеки...

Увы, я знаю всё, я всё предвижу,

Но отвратить удара не могу, -

И эта мысль мне счастье отравляет.

Нет, не хочу я пережить мгновенье,

Что навсегда должно нас разлучить.

Ты всё простишь, ты всё поймешь - я знаю, -

Услышь мою безумную мольбу!..»

Тогда с порывом ласки материнской

К себе на грудь меня ты привлекла

И волосы так нежно целовала,

И гладила дрожащею рукой.

И влага слез, твоих горячих слез,

Как теплый дождь, лицо мне орошала,

И говорил я в страстном забытье:

«Услышь мою безумную мольбу:

В урочный миг, как опытный художник,

Ты заверши трагедию любви,

Чтоб кончилась она не пошлым фарсом,

Но громовым, торжественным аккордом:

Лишь только тень тоски и пресыщенья

В моих чертах заметишь ты впервый, -

Убей меня, но так, чтоб без боязни,

С вином в бокале, весело шутя,

Из милых рук я принял яд смертельный.

И на твоей груди умру я тихо,

Усну навек, беспечно, как дитя,

И перелью в последнее лобзанье

Последний пламень жизни и любви!..»

 

1884