Тихо в комнате. Отец с утра сел за стол. Пишет. Вдруг распахнулась дверь, вбежала его маленькая дочь.
- Мама ушла. Мне одной скучно. Можно, я буду у тебя играть?
- Хорошо. Только тихо. Садись вон у окна. И не мешай мне. Взяла стул, взобралась на него с ногами и рассматривает книжку
с картинками. Но книжка старая, давно знакомые картинки. Из раскрытого окна виден берег реки, опушка леса.
Книжка летит на пол. Дочь уже на подоконнике.
- Пчичку вижу, - говорит она через минуту тихонечко, будто про себя.
- Птичку, - поправляет отец, не поднимая головы от бумаги. - Какую птичку?
- Да просто птичка маленькая.
- Просто птичек не бывает.
- Нет, бывают. Вот такие.
- Какого цвета?
- Какого… Птичьего цвета: серенькая да беленькая. В реке на камушке сидит. И ещё другая. По берегу бежит. Смотри, смотри, кланяется. А та ей с камушка хвостиком кивает.
- Мне отсюда не видно. А другая какого цвета?
- Песочненького. И с галстучком.
- Песочного цвета, с чёрным галстуком и кланяется, - это зуёк. А та, на камушке, хвостом кивает, - это плиска, трясогузка. У каждой птицы своё имя.
- Я знаю. Вон сорока-белобока из леса вылетела, по земле скачет. Хвостатая какая. Отчего такой хвост?
- Ну, как - отчего? Что ты спрашиваешь?
- Не знаешь? А отчего зуёк кланяется, а плиска хвостиком кивает? Это они здороваются?
- Какие пустяки! Разве птицы здороваются?
- А вон ещё птицы. Белые, белые! Большие.
- Ну, чайки.
- Да, да… Они рыбку из воды клюют. А зачем они белые?
- Какие глупые вопросы! Я сказал тебе: мне не мешай. А ты всё время со мной разговариваешь. Ступай отсюда. Займись своими игрушками. Ступай, ступай, нечего!
Дочь надула губки, всхлипнула. Но ослушаться не посмела - ушла.
Отец вдруг положил перо. Посмотрел в окно и крепко задумался. А вечером, когда дочь пришла поцеловать его на ночь, он сказал ей:
- Ты прости меня, пожалуйста, что я утром назвал твои вопросы глупыми. Они совсем не глупые. Я подумал - и теперь могу тебе рассказать три сказки.
- Расскажи, расскажи! - обрадовалась дочь.
И она ловко вскарабкалась к нему на колени.
Отчего у сороки такой хвост
- Первая сказка, - сказал отец. - Жила-была птица. Спросишь, какая? Да никакая. Просто птица, и всё тут. У неё имени не было, одно названье - птица. И жила она знаешь где? У человека в голове. Один раз человек открыл рот, хотел зевнуть. Она - порх! - и вылетела.
Смотрит, - день весенний, весёлый. Небо голубое-голубое, на нём солнце, белые облака. Простору сколько!
Внизу стоит лес - кудрявый, густой, тенистый! Уютный такой. А ниже леса - река. Вода бежит, блещет, по берегам кусточки зелёные, песок золотой горит.
«Ах! - думает птичка. - Красота какая! Весело как!»
Весело-то весело, а кушать надо.
Видит: мухи, комары кругом летают.
Замахала крылышками, погналась за ними. А крылышки у неё ни длинны, ни коротки, ни круглы, ни остры - средненькие.
Машет крылышками - за мухами, комарами гоняется, а поймать не может.
Вдруг мчится стриж. Вперёд пронёсся, круг дал, да назад, да вниз, да вверх, вправо, влево - да всех мух, комаров и переловил.
- Вот, - говорит, - как летать надо, чтобы мух, комаров ловить. Вот какие крылья для этого надо, видела?
Посмотрела птица, - у него крылья длинные-длинные. Сложит их, - под ними и хвоста не видно. Узкие крылья, острые, как кривые ножницы, если их растопырить.
«Ну, так и в лес полечу, - думает птица. - Там себе что-нибудь промыслю».
Прилетела в лес, а там - чаща. Крылья за ветки задевают, хвост поворачивать не успевает.
А хвост у неё ни длинен, ни короток, ни широк, ни узенький - средненький.
Выскочила из чащи сорока, хохочет:
- Да разве с таким хвостом в лесу летать? Тут во какой хвост надо, видела?
И подняла свой хвост. А хвост у сороки длиннее самой сороки.
- Крылышки тебе поменьше бы надо, покруглей, а хвоста прибавить, чтобы верть - и повернула, верть - и в другую сторону. В чаще-то всё так.
Дёрнула хвостом - и нет её.
«Ну, - думает птица, - значит, на реку мне лететь надо. Там промыслю».
И полетела.
Тут первой сказке конец, а тебе ответ, - отчего у сороки такой хвост.
Кому зуёк кланяется, а плиска хвостом кивает
- Вторая сказка, - говорит отец. - Прилетела птица на реку. Села на обрыв и видит: по песку, у самой волны, бегает зуёк. Побежит-побежит и станет. А станет, - сейчас кланяться начнёт. И кланяется, и кланяется.
А на камушке в воде сидит тоненькая плиска. И всё хвостиком кивает, всё кивает хвостиком.
Птица думает:
«Кому это они кланяются? Уж не мне ли?»
Вдруг - жжип! - со свистом пронёсся над ней чеглок-соколок. И пропал.
Зуёк и плиска кричат птице:
- Счастье твоё, что ты смирнёхонько сидела. А то увидел бы тебя чеглок-соколок и унёс в когтях. Пискнуть бы не успела.
Птица удивилась:
- А почему бы он меня увидел, если б я двигалась?
- Да потому, что ты на земле сидишь, кругом тебя одни камни, тихо всё, не шевелится. А кто шевельнётся, того сразу заметно.
- Так чего же выто кланяетесь, вы чего киваете?
- А мы у волны живём. Волна колышется, и мы колышемся. Нам так надо. Станем смирно, а кругом всё движется, всё качается, - сразу нас заметно.
- Тут второй сказке конец, а тебе ответ, - кому зуёк кланяется, а плиска хвостиком кивает. И третья сказка…
Почему чайки белые
Птица думает:
«В воздухе мне не прожить, в лесу не прожить и на реке, выходит, тоже не прожить: я прятаться не умею. Кто бы меня защитил?»
И видит - летит-плывёт над рекой белая чайка.
Вдруг чайка крылья сложила и пала в воду. Пала в воду, крыльями над спиной взмахнула и опять на воздух поднялась.
А во рту у неё - рыбка.
Тут ещё и ещё со всех сторон налетели белые чайки. Стали над рекой кружиться, падать, подниматься - из воды рыбок таскать.
«Вот славно, - думает птица. - Пристану к чайкам. И сыта буду и цела буду: чайки большие, чайки сильные, они меня от чеглока-соколка защитят».
Полетела к белым чайкам:
- Примите меня в артель!
Посмотрели на неё белые чайки и говорят:
- Не годишься ты в нашу артель. Как ты своим носом рыбку будешь ловить? У нас, видишь, носы крепкие, острые. А твой нос ни крепок, ни мягок, ни тупой, ни остренький - средненький.
- Ничего, как-нибудь, - говорит птица.
- И серенькая ты, - говорят белые чайки. - Даже и не поймёшь, какого цвета. А мы, видишь, белые.
- А почему вы белые? - спрашивает птица.
- Нам другими быть нельзя, - отвечают белые чайки. - Первое дело - рыбки из воды нас видеть не должны, а то разве их поймаешь! Рыбки снизу смотрят - над ними потолок белый. Водяной потолок. А над ним - небо, на нём облака белые. Нас, белых, над белым, под белым, рыбкам не видно.
Второе дело - мы дружной артелью рыбку ловим. Разлетимся в разные стороны, и каждая высматривает рыбку. Рыбка стадами ходит.
Вот мы и глядим друг за дружкой издали, из глаз не выпускаем.
Вот сложила подружка крылья - пала на воду. Ага, - значит, рыбка там!
И все мы к счастливой подружке спешим, все рядом ловить принимаемся.
Издали мы друг на дружку сбоку смотрим. И нам друг дружку хорошо видать: ведь белые мы, заметные на воде и над берегом.
А тебя, серенькую, нам не усмотреть: ты над берегом полетишь - не видно, мимо леса - не видно и под небом - не видно. Уж на что у чеглока-соколка глаза вострые, - и тот тебя не приметил. А кого не видно, для нас того и нет.
- А как же я? - спрашивает птица.
- Да тебя и вовсе нет, - отвечают белые чайки. - Ты кругом средненькая. Ты выдуманная. Таким под солнцем места нет. Посмотри-ка ты на себя в воду.
Посмотрела птица вниз. Там, в тихой реке, всё как в зеркале: и белые чайки кружат, и зуёк кланяется, и плиска хвостом кивает, и сорока прилетела - на кусту сидит, и стриж в небе мчится. А её - птицы - нет.
- И лети-ка ты, - говорят чайки, - назад, откуда взялась!
Делать нечего - полетела птица назад, к своему человеку.
Человек тот как раз спал - рот разинул.
Птица и впорхнула ему в голову.
Человек глотнул, вздохнул, проснулся и говорит:
- Вон сон какой приснился! Будто жила-была птица… И тут третьей сказке конец, а тебе ответ, - почему чайки белые.