Однажды решил Ерэнсяс мир повидать и себя показать. В пути встретился ему один бай.
- Кто ты и куда держишь путь? - спрашивает бак. - Кто ты и куда держишь путь? - спрашивает бак.
Я - Ерэнсяс. Решил вот мир повидать и себя показать, - отвечает Ерэнсяс. - А сам ты кто и куда направляешься?
Я-бай из такого-то города, - отвечает бай, Еду в далекое путешествие. Ты назвался Ерэнсясом.
Не тот ли ты Ерэнсяс, что всякого, кто с ним поспорит, будто бы оставляет в дураках?
Тот самый.
Ага! Хотел бы я посмотреть, как ты, голодранец, оставишь в дураках меня! Сам я сообразительный, а жена у меня благочестивая. Не будь я баем, который носит вот эту шапку и ездит на этом аргамаке, коли проиграю тебе! - говорит бай.
Не спеши, бай, не спеши! - отвечает Ерэнсяс. - Каждому делу - свой срок. Сейчас ты путешествуешь.
Будем живы-здоровы, так еще встретимся. Тогда и посмотрим, кто сообразительней. А пока мы оба - путники. Грешно задерживать путника в дороге, путнику надлежит продолжать свой путь.
Сказав так, Ерэнсяс повернул в одну сторону, бай - в другую.
Ехал Ерэнсяс, ехал, расспрашивал встречных, и доехал до города, названного баем. Решив: «По хозяину и дом», - высмотрел богатый с виду дом, попросился на постой.
- Мужа дома нет, уехал путешествовать, ладно, по¬живи до его возвращения, - сказала хозяйка.
Выходило по всему, что это - дом того самого бая. Были у хозяйки дочь и сын, очень похожие на него.
Живет, значит, Ерэнсяс у байбиси. Погуляет по городу, хозяйкиных угощений отведает, опять погуляет и опять - за стол. Был он лицом довольно-таки красивый, а в городе, когда приоделся, и вовсе похорошел. Байбися возьми да и прилепись к нему! Стали они вскоре жить, как муж с женой.
А срок возвращения бая все ближе и ближе. Ерэнсяс говорит байбисе:
- Когда муж твой приедет, скажешь, что я - сапожник.
- Ладно, - отвечает та.
И вот Ерэнсяс, человек, сроду не державший сапожного молотка, приготовил кожу, дратву, шило, гвозди, переоделся в одежду поплоше и принялся в хозяйственной половине - тук да тук - тачать сапоги.
Приехал бай. Жена прикинулась обрадованной, вокруг него вьется.
Без тебя, - говорит, - я сапожника наняла. И сапоги нужны, и ката нужны. Чем к городским сапожникам ходить, лицо чужим мужчинам показывать, пусть, думаю, у нас дома тачает. Что ты на это скажешь?
Очень хорошо сделала, - отвечает бай, - пускай у нас тачает.
А Ерэнсяс, прислушиваясь к их разговору, думает: «Ага, сел, бай-агай, в лодку без дна? Что, интересно, ты скажешь, когда я сдеру с тебя втридорога за никудышные сапоги?»
Недельку спустя принес Ерэнсяс баю кое-как сшитые сапоги и, отчаянно поторговавшись, содрал с него втридорога. Потом скинул с себя одежду сапожника, превратился в нарядного егета и говорит:
Теперь, бай-агай, снимай шапку, выводи аргамака.
Ну, а звание бая пусть уж за тобой останется.
Тут вспомнил бай встречу в пути и все понял. Начало его бросать то в жар, то в холод, на лбу пот выступил, руки затряслись. Но делать нечего, пришлось и - шапку отдать, и аргамака.
Вот так Ерэнсэс выставлял баев на посмешище. За острое слово и хитрый ум стали называть его Ерэнсэс-сэсэном, а позже чуть короче - Ерэнсэ-сэсэном.