В холодные дни Изюмка больше всего любил свой подпечек. Там и тепло и дремать приятно. И бездельничать. Постепенно Изюмка так обленился, что и вылезать из подпечка не желал.
- Подай мне сюда обед, Гномыч! - захрюкал он, почуяв, как вкусно пахнет тушеной капустой.
- Еще что? - возмутился Гном Гномыч. - Уж и обед ему подавай в подпечек!
- Боишься, как бы я так не отъелся, что и наружу не вылезу? - спросил Изюмка.
- Вполне возможно. Но не в этом дело. Боюсь другого. Вдруг ты двигаться разучишься совсем. Придется мне тебя на себе таскать. Забудешь, что у тебя и ноги-то есть.
Изюмка расхохотался. Однако после обеда у него пропало настроение смеяться. Гномыч открыл дверь во двор и сказал:
- А ну иди погуляй. Тебе полезно.
- Там же холодно! - захныкал Изюмка, уже привыкший к теплу.
- А ты побегай, попрыгай - вот и согреешься! - ответил Гномыч и тут же захлопнул за ним дверь.
Изюмка остался снаружи. Потоптался на крыльце - замерз, волей-неволей пришлось бегать. Обежал все кротовые холмики. А когда выбрался на проселок, уже больше не мерз. На развилке дороги повстречал он мышку Кишмишку, и они пошли вместе, весело болтая.
- Мне на холоде всегда так есть хочется, - признался Изюмка. - А тебе - нет?
- Мне тоже, - подтвердила Кишмишка. - Но как я помню, ты и в тепле тоже всегда больше меня ел.
Так за разговорами они очутились возле какой-то замерзшей лужи. Лужа была покрыта молодым ледком, потому что старый, толстый лед вырубили крысы и снесли к себе в погреба. Чтобы летом делать мороженое. Теперь на луже ледок был новенький и гладкий как зеркало.
- Я покатаюсь немножко, - сказала Кишмишка. - Но ты смотри, на лед не заходи: он тонкий, такого толстого поросенка не выдержит.
- Кто это - толстый поросенок? - удивленно переспросил Изюмка.
- Ты! - крикнула Кишмишка и пробежалась по тонкому ледку - аж до противоположного берега. Бежит, попискивает по-своему, по-мышиному.
- Ты что же, думаешь, я побоюсь на лед выйти? -крикнул ей Изюмка, когда Кишмишка повернула назад.
- Побоишься, - сказала мышка. - Под таким толстячком он обязательно проломится.
- А вот и не проломится! - упрямо закричал Изюмка и шагнул вперед.
Кишмишка удивленно посмотрела на него.
- Такой ты смелый? - говорили ее глазки-бусинки.
- Такой! - ответил Изюмка и покатился на острых копытцах по тонкому льду.
Сначала было слышно только, как ледок слегка потрескивает. Но когда Изюмка выкатился на середину лужи, лед вдруг сразу прогнулся и рухнул под поросенком. Изюмка по самую грудь очутился в воде, а Кишмишка во всю мочь принялась звать на помощь.
Изюмка же только хрюкал и, обламывая лед, сам стал выбираться на берег. Тут, услышав крики, прибежал и Гномыч. А Кишмишка поспешила сообщить ему:
- Изюмка под лед провалился!
Разумеется, Гномыч теперь и сам видел, что произошло. Схватил он в охапку промокшего до нитки поросенка и быстро-быстро побежал с ним домой. А Кишмишка - за ними следом.
И всю дорогу приговаривала:
- Гномушка, миленький, не ругайте его, пожалуйста. Он такой смелый. Я бы никогда не подумала, что он решится на лед выйти.
Дома Гномыч уложил Изюмку в постель, вскипятил ему чаю. А Кишмишка побежала домой рассказывать своей родне, какой смелый поросенок Изюмка.
Тем временем Изюмка сидел на кровати и попивал чай с медом. Гномыч подложил в печку побольше дров, сел на край Изюмкиной кровати и спрашивает:
- Ну так как же все это случилось?
- Как, как! Кишмишка говорит: тебе, мол, слабб на лед выйти. Тебя, говорит, такого большого поросенка, ни один лед не выдержит!
- Так она сказала? - удивился Гномыч. - "Тебя, такого большого"?
- Ну не совсем так. "Такого толстого", она сказала, если быть точным.
- А-а! Тогда понятно. Ну, а дальше? - кивнул Гномыч.
- А я ей в ответ: а вот и не слабо!
- Теперь я понимаю, почему Кишмишка так восторгалась тобой. Да, я вижу, ты и сам собой тоже доволен.
- Люблю быть смелым, - скромно улыбаясь, признался Изюмка.
- Я тоже люблю смелых, - сказал Гномыч, а затем, помолчав, добавил: - Но не люблю хвастливых и тщеславных.
- Это кто такие - тще-тще-славные? Это которые очень славные?
- Нет, это которые очень любят славу и ради этого всем на свете готовы пожертвовать.
- А я-то тут при чем?
- При том, что ты из тщеславия на тонкий лед пошел. Перед Кишмишкой похвалиться хотел и доказать ей, что ты совсем и не толстый.
Изюмкино самодовольство исчезло, словно дым. Вид у него был такой грустный, что Гномыч в конце концов сжалился над ним и сказал:
- Ладно, не вешай свой пятачок. Бывает такое со всеми. Я вот, к примеру, когда был маленьким...
У Изюмки даже глаза от радости заблестели.
- Расскажи, расскажи, Гномыч, как ты был маленьким! -закричал он.
- Я и рассказываю... Маленьким я очень летать любил.
- На чем?
- Ни на чем. Сам, на своих крыльях. Тогда у меня еще крылышки были.
- Ой, крылышки! Какие?
- Тоже маленькие. Чтобы с цветка на цветок порхать.
- И ты порхал? - удивлялся все больше Изюмка.
- Порхал. Было у меня тогда много друзей. Я в ту пору лично знал всех сверчков, всех кузнечиков и даже сердитых шмелей. И очень я любил летать вместе с одной красивой стрекозочкой. У нее крылья были большие, прозрачные. Как стекло. И большие красивые глаза. Один раз стрекоза и говорит мне: полетим на ту сторону ручья. Мне бы сказать: не могу, у меня ведь крылышки-то маленькие. А я постеснялся. Ну мы и полетели.
- И что дальше?
- Ничего. Упал я в воду.
- Ой! Но не утонул?
- Нет, как видишь. Лето было. Вылез я на берег, на солнышко, быстро обсушился. Только летать долго еще потом не мог. Помню, был концерт. Кузнечики на скрипках играли, сверчки в барабаны били. А я пока без крыльев-то туда добрался - концерт уже закончился. Да, многих гномиков тщеславие до добра не доводит.
"И поросят тоже", - подумал Изюмка.