Капитан

Памяти А.С. Грина

 

Пристанем здесь, в катящемся прибое,

Средь водорослей бурых и густых.

Дымится степь в сухом шафранном зное,

В песке следы горячих ног босых.

 

Вдоль черепичных домиков селенья,

В холмах, по виноградникам сухим,

Закатные пересекая тени,

Пойдем крутой тропинкой в Старый Крым!

 

Нам будет петь сухих ветров веселье.

Утесы, наклоняясь на весу,

Раскроют нам прохладное ущелье

В смеющемся каштановом лесу.

 

Пахнёт прохладной мятой с плоскогорья,

И по тропе, бегущей из-под ног,

Вздохнув к нам долетевшей солью моря,

Мы спустимся в курчавый городок.

 

Его сады в своих объятьях душат,

Ручьи в нем несмолкаемо звенят,

Когда проходишь, яблони и груши

Протягивают руки из оград.

 

Здесь домик есть с крыльцом в тени бурьянной,

Где над двором широколистый тут.

В таких домах обычно капитаны

Остаток дней на пенсии живут.

 

Я одного из них запомнил с детства.

В беседах, в книгах он оставил мне

Большое беспокойное наследство -

Тревогу о приснившейся стране,

 

Где без раздумья скрещивают шпаги,

Любовь в груди скрывают, словно клад,

Не знают лжи и парусом отваги

Вскипающее море бороздят.

 

Все эти старомодные рассказы,

Как запах детства, в сердце я сберег.

Под широко раскинутые вязы

Хозяин сам выходит на порог.

 

Он худ и прям. В его усах дымится

Морской табак. С его плеча в упор

Глядит в глаза взъерошенная птица -

Подбитый гриф, скиталец крымских гор.

 

Гудит пчела. Густой шатер каштана

Пятнистый по земле качает свет.

Я говорю: "Привет из Зурбагана!",

И он мне усмехается в ответ.

 

"Что Зурбаган! Смотри, какие сливы,

Какие груши у моей земли!

Какие песни! Стаей горделивой

Идут на горизонте корабли.

 

И если бы не сердце, что стесненно

Колотится, пошел бы я пешком

Взглянуть на лица моряков Эпрона,

На флот мой в Севастополе родном.

 

А чтоб душа в морском жила раздолье,

Из дерева бы вырезал фрегат

И над окном повесил в шумной школе

На радость всех сбежавшихся ребят".

 

Мы входим в дом, где на салфетке синей

Мед и печенье - скромный дар сельпо.

Какая тишь! Пучок сухой полыни,

И на стене портрет Эдгара По.

 

Рубином трубки теплится беседа,

Высокая звезда отражена

В придвинутом ко мне рукой соседа

Стакане розоватого вина.

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

Как мне поверить, вправду ль это было

Иль только снится? Я сейчас стою

Над узкою заросшею могилой

В сверкающем, щебечущем краю.

 

И этот край назвал бы Зурбаганом,

Когда б то не был крымский садик наш,

Где старый клен шумит над капитаном,

Окончившим последний каботаж.

 

1937