Посвящается Аполлону Александровичу Григорьеву
По болоту я ржавому еду,
А за мною, по свежему следу,
Сквозь трясину и тину, по стрелкам густой осоки,
Кудри на ветер, пляшут кругом огоньки.
Разгорелись и, в пляске устойкой,
Оземь бьются они перед тройкой,
То погаснут, то вспыхнут тревожно по темным кустам,
Будто на смех и страх ошалелым коням.
Отшарахнулись кони, рванулись;
Гривы дыбом, и ноздри раздулись:
Чуют, верно, своей необманной побудкой они,
Что не спросту в болоте зажглися огни...
Не глядел бы: болотная пляска
Для меня - только мука и тряска,
И не верю я в душу живую болотных огней;
И в трясину свою не сманить им коней.
Знаю их - без покрова и гроба:
Душит их пододонная злоба,
И честной люд и божий весь мир ненавидят они...
Погоняй-ка, ямщик!.. Но теснятся огни.
Забегают пред тройкой далече,
И ведут со мной пошептом речи
На глухом, да понятном и жгучем своем языке:
«Благовестная тайна горит в огоньке! -
Говорят... - Всепрощающей силой
Колыбель примирилась с могилой...
По зажорам, по прорубям, рытвинам, омутам, рвам
Не придется плясать уже нашим детям.
Наша мука детей искупила,
И теперь мы - не темная сила:
Мы надеемся, верим и ждем нашей пытки конца,
Чтоб зажечься в чертоге у бога-отца».
По болоту я ржавому еду,
А за мною, по свежему следу,
Сквозь трясину и тину, по стрелкам густой осоки,
Кудри на ветер, пляшут кругом огоньки.
8 мая 1861