Капитан Яни лежит у костра, смотрит на гору.
- Как камбала, капитан Яни?
- А, чатра-патра… Плохо, неплохо! Куда идешь?
- В Карадаг. Там, говорят, в сегодняшнюю ночь слышен звон.
- Энас нэ аллос охи. Один слышит, другой - нет.
- Откуда звон? Из Кизильташа?
Капитан Яни отворачивается, что-то шепчет.
- Оттуда, - показывает он на море. - Может быть, даже из Стамбула.
Мы некоторое время молчим, и я смотрю на Карадаг.
Отвесными спадами и пропастями надвинулся Карадаг на берег моря, точно хотел задавить его своей громадой и засыпать тысячью подводных скал и камней.
Как разъяренная, бросается волна к подножью горного великана, белой пеной вздымается на прибрежные скалы и в бессилии проникнуть в жилище земли сбегает в морские пучины.
Капитан Яни подбрасывает в костер сушняку и крутит папироску.
Я ложусь на песок рядом с ним.
- А ты сам слышал?
- Когда слышал, когда нет.
Темнеет. Черной дымкой подернулся Отузский залив; черной мантией укрывает Карадаг глубины своих пропастей.
Капитан Яни медленно говорит, вставляя в речь греческие слова, и я слушаю под шум прибоя рассказ старого рыбака.
Слушаю о том, как под Карадагом был некогда город, и в залив входили большие корабли из далеких стран.
- Хроня, хроня! Как бежит время.
И как там, где ползет желтый шиповник, был прежде монастырь.
Бедный монастырь; такой бедный, что не на что было купить колоколов.
- Какомири! Какомири! Бедняки были.
Тогда в Судаке жил Стефан.
- Агиос Стефанос.
И просили монахи святого Стефана помочь им, но был беден Стефан и не мог помочь.
Был беден, но смел, не боялся сказать правду даже знатным и богатым.
Не любили его за это царь и правители, и вызвали на суд в Стамбул.
В самую пасхальную ночь увозили его на корабле. Плыл корабль мимо Карадага, и вспомнил святой монахов. Вспомнил и стал благословлять монастырь.
А в монастырь к заутрени прибыл из города Анастас астимос, Анастас правитель.
Знали и боялись Анастаса на сто верст кругом.
- Фоверос антропос! Никому не давал пощады.
В те времена в стране был обычай - кто под Пасху оставался в тюрьме - того отпускали на свободу.
Не хотел Анастас исполнить обычай, велел потуже набить колодки заключенным.
- Ти антропос! Вот был человек!
Узнал об этом игумен и не велел начинать службы.
- Ти трехи? В чем дело, - спрашивал Анастас монахов.
Боялись монахи сказать, но все-же сказали.
- Ох, строгий игумен. Не начнет, если сказал. Отпусти людей из тюрьмы.
Вскипел гневом Анастас, схватился за меч.
- Не идет в церковь, так я сам пойду за ним.
Выше церкви было кладбище. Еще теперь можно найти могилы.
Только подошел Астимос к кладбищу - зашевелились могильные плиты.
Отшатнулся Анастас, опустил меч: отнялись у него ноги; не смог идти дальше.
- Анастаси каме! Анастас, сделай, - сказал чей-то голос.
Может быть, было не так, но так говорят.
- Пиос ксеври! Кто знает!
Подошел к Анастасу игумен, упал перед ним на колени Анастас, обещал сделать по обычаю.
Открыл игумен церковную дверь и запели монахи.
- Христос анести ек некрон.
Дошел голос их до Стефана и ответил он:
- Алифос анести. Воистину воскресе!
Но не услышали монахи, а по молитве святого донесся до них откуда-то перезвон колоколов.
- Тавма! Чудо случилось, и объяснил игумен людям это чудо.
С тех пор, сколько ни прошло лет, всегда в ночь на Пасху слышен в Карадаге Стефанов звон.
Точно издалека приходит, точно вдаль уходит.
* * *
Догорел костер; замолчал старый рыбак.
Должно быть пришла полночь. Сейчас зазвонят. Прислушался капитан Яни.
- Акус? - Ты слышишь?
И мне показалось, что слышу.