Жили-были хан Бээдэ и ханша Герл. Был у них сын Хорца. Табуны хана Бээдэ по двенадцати тропинкам ходили на водопой к Цаган-озеру.
Однажды хан Бээдэ сел на резвого скакуна Хулдачи и поскакал в степь. Утром ханша Герл увидела коня мужа без седока. Испугалась она, будит сына:
- Хорца, вставай! С твоим отцом беда. Конь прибежал с пустым седлом, бьет копытом в стену твоей кибитки. Встал Хорца, съел десять цар мяса, выпил тьму-тьмущую пиал шулюну, слуги оседлали рыжего коня, подали меч-кладенец и тридцатитрехсаженную пику.
Вихорь-конь взлетел на вершину Болзатинской серой горы, глянул Хорца на восток: никто не едет и никто не идет, глянул на запад: едет на горбатом рыжем коне богатырь-чужеземец Бого Богатый. Догнал он Бого Богатого, тот и говорит:
- Ты куда суёшься, щенок поганый?.. Твой отец не видит восхода солнца, то и тебе будет. Пока не поздно, торопись показать мне хвост своего коня.
Ударил Хорца рукой об руку.
- Хей! Бого Богатый пусть кости твоих овец будут тебе черным курганом! - И начали они битву.
В полдень богатырю-чужеземцу Бого Богатому солнце глянуло в глаза.
- Сделаюсь серым зайцем, отомщу тебе,- прохрипел Бого Богатый. Он хотел было охнуть, да ловкий Хорца не дал: изрубил его вдоль и поперек.
Коршуны и вороны на кости богатыря-чужеземца слетались - Хорца отправился на розыски отца убитого. Долго он ездил. Нашел его в балке у Хара-Булги. Хорца смочил раны отца аршан-водой и сидит, ждет, когда хан Бээдэ возьмет чумбур резвого скакуна Хул дачи.
Ждет Хорца с утра до вечера.
"На резвом скакуне Хулдачи, видно, мне ездить,- подумал он,- мне трубку отца в зубах держать". Насыпал курган в балке у Хара-Булги и завернул коня к дому.
Царица Герл и ее невестка всю ночь проплакали, проклиная богатыря-чужеземца Бого Богатого. Утром они прибегают в кибитку Хорца все в слезах, кричат:
- Хорца, проснись! Твой отец не летает по степи коршуном, в табуне кобылицы призывно ржут.
Встал с постели Хорца, съел десять цар мяса, выпил тьму-тьмущую пиал шулюну и стал собираться в дорогу. Слуги оседлали рыжего коня, подали меч-кладенец, тридцатитрехсаженную пику.
Вихорь-конь взлетел на вершину Болзатинской серой горы. Глянул сын хана Бээдэ на север: никто не едет и никто не идет, глянул на юг: горит степь под копытами, впереди воинов богатырь-чужеземец Тукэ-Красный идет. Воины остановились у Болзатинской серой горы. Тукэ-Красный подлетел к Хорце коршуном, остановил коня за семь шагов и говорит-похваляется:
- Может быть, ты сокрушаешься, что прибыл сюда без своих друзей? Так приходи с ними. Может быть, ты печалишься, что сидишь на кляче-коне? Так приезжай сюда на вихре-коне, на коне богатырском. Может быть, ты приуныл, что не взял с собой оружия заморского? Так приходи сюда с ним. Возьмешь его, тогда и поиграем.
- Если бы я был с друзьями-товарищами,- отвечал Хорца,- ты не стал бы за семь шагов от меня. Если бы я был на отцовском коне, не сидел бы ты на коне. Если бы я надел заморское оружие, не было бы тебе с кем поиграться-потешиться. Если есть на земле правда, в полдень глянет солнце в твои глаза.- Сказал - и помчался по полю. Хорца из стороны в сторону тридцатитрехсаженнои пикой помахивает: взмахнет налево - падают, взмахнет направо - падают; кто на коне сидел - пустился вскачь. Рассвирепел богатырь-чужеземец Тукэ-Красный, изломал тридцатитрехсаженную пику сына хана Бээдэ, зашел ему с правой стороны: конь-вихорь без седока в степи стоит.
Сказали тогда богатыри:
- Не следует резвых коней мучить. Давай мерять силу плеч и лопаток.
Они мечи бросили в стороны, схватили друг друга за кушаки красные и ну через себя бросать. Сорок девять дней боролись они.
Взял Тукэ-Красный Хорца на свое бедро и тряс его семь тысяч раз. Изловчился сын хана Бээдэ, поднял Тукэ-Красного над головой и так его бросил, что кости в землю вошли на семь локтей.
Коршуны и вороны на кости богатыря-чужеземца Тукэ-Красного слетались - Хорца у кибитки из стремени правую ногу вытащил. Утром на другой день еще сон с лица Хорца не сошел - царица Герл его будит.
- Хорца, вставай! Я дурной сон видела. Твой отец не летает по степи коршуном, нутук под копытами коней чужеземцев гулом гудит.
Встал Хорца, съел десять цар мяса, выпил тьму-тьмущую пиал шулюну. Слуги оседлали рыжего коня, подали меч-кладенец и тридцатитрехсаженную пику.
Вихорь-конь взлетел на вершину Болзатинской серой горы. Посмотрел сын хана Бээдэ на четыре стороны: никто не едет и никто не идет. Тогда приложил он ухо к земле и стал степь слушать, по голосам угадывать. И слышит сын хана Бээдэ: сидят богатыри-чужеземцы у костра, трубками дымят, ратными подвигами бахвалятся.
Вскочил он на коня. Ровно в полдень до нужного места доскакал.
Густобородый Хатун Харакчин с шестью братьями навстречу из леса выехал и говорит:
- Хорца, сын хана Бээдэ, может быть, ты сожалеешь, что встретил нас без своих друзей-товарищей? Так приходи с ними. Может быть, ты кручинишься, что нет с тобой меча обоюдоострого? Поезжай, возьми его. Может быть, ты мрачен потому, что нет под тобой вихорь-коня? Приезжай сюда на вихорь-коне. Хатун Харакчин по прозвищу Густобородый и подождать может. Встретимся - поиграемся.
- Если бы я был с друзьями-товарищами,- отвечал Хорца,- нам бы тут делать было бы нечего. Если бы я взял обоюдоострый меч, пришлось бы по три головы на его обе стороны. Хатун Харакчин, не тот богатырь, кто, сидя на коне, силой богатырской бахвалится, а тот, кто крепко в седле сидит. Сказал - ударил тридцатитрехсаженной пикой вправо, сказал - ударил тридцатитрехсаженной пикой влево - братья Густобородого на земле лежат.
- Говорят, кто в степи лежит, не ходит по земле ногами,- сказал Хорца.
- Говорят богатырю смерть почетна только в степи.
- Хаб-хаб!- застучали у них зубы.
Хатун Харакчин и Хорца с глазу на глаз на пиках встретились. День бились, два бились, на третий - отбросили пики в стороны, засвистели плети отцов, стержень которых из кожи трехлетнего верблюда сделан. Били друг друга плетьми так, что одни ручки в руках остались. А победы никому нет.
- Давай испытаем крепость ратных мечей,- говорят они друг другу. Еще три дня бились. А победы опять нет никому.
- А ну, давай мерить богатырскую силу плечом да лопаткой,- сказали они.
- Таш-баш! - ухватились они за красные кушаки и ну локтями жать на становые хребты, хребты богатырские.
- Ташир-башир!- через голову друг друга перебрасывали. Рвалась богатырская кожа, трещали богатырские кости, текла богатырская кровь - ни Хатун Харак-чин, ни Хорца, сын хана Бээдэ, не могли две лопатки выдавить на земле.
- Хорца, - предложил Густобородый,- давай полижем острие ратных мечей, поклянемся друг другу быть братьями, тогда никто нас не одолеет.
И сказал Хорца:
- Не сумел вырвать жизнь силою, хочешь взять ее хитростью. Кровь твоих шестерых братьев не высохла, по земле течет. Ты забыл, Хатун Харакчин, что прядущего ушами не всегда ноги спасают.
Начали они битву не на жизнь, а на смерть. Хорца изловчился, схватил Хатуна Харакчина за последнее ребро, бросил его наземь, нажал на становой хребет так, что легкие и сердце изо рта выскочили.
Поднатужился Густобородый, хотел с себя Хорца сбросить, но не сбросил, заревел, как бык в ярости, и дух испустил. Коршуны и вороны на кости богатыря-чужеземца Хатуна Харакчина слетелись - сын хана Бээдэ к Цаган-озеру своего коня поворотил.
Возвратился сын хана Бээдэ домой, пир большой задал. Пятьсот воинов-всадников сидят в золотом шатре, разукрашенном камнями самоцветными и разными разностями, диковинками заморскими. Посреди золотого шатра на троне из чистого золота сидит Хорца-богатырь и его жена с сыном, а по правую сторону - мать царица Герл сидит, а по левую - братья названые. Кушанья перед каждым на золотых и серебряных блюдах лежат, питье - в золотых чашах поналито.
Хорца-богатырь обглодал лопатку молодой кобылицы, запил вином заморским игристым и говорит:
- Эй! Джангарчи и тульчи (сказитель), потешьте нас, позабавьте. Кто победит, тому и чашу пить.
Двое вошли в середину круга и сели напротив богатыря Хорца.
Ятга (гусли) песню поют, джангарчи своим слушателям языком слов поясняет о чем в частре речь идет. Смолкнет ятга - тульчи сказку сказывает.
Семью семь - сорок девять дней в золотом шатре пир идет. Гости богатыря Хорца в золотом шатре сидят, пьют, едят, то частру, то сказку слушают. Под вечер джангарчи свой черед пропустил - пить захотел, а тульчи и по сей день, говорят, рассказывает.