Испытание

1

...И снова хватит сил

увидеть и узнать,

как все, что ты любил,

начнет тебя терзать.

И оборотнем вдруг

предстанет пред тобой

и оклевещет друг,

и оттолкнет другой.

И станут искушать,

прикажут: «Отрекись!» -

и скорчится душа

от страха и тоски.

И снова хватит сил

одно твердить в ответ:

«Ото всего, чем жил,

не отрекаюсь, нет!»

И снова хватит сил,

запомнив эти дни,

всему, что ты любил,

кричать: «Вернись! Верни...»

 

Январь 1939, Камера 33

 

2

Дни проводила в диком молчании,

Зубы сцепив, охватив колени.

Сердце мое сторожило отчаянье,

Разум - безумия цепкие тени.

 

Друг мой, ты спросишь -

                как же я выжила,

Как не лишилась ума, души?

Голос твой милый все время слышала,

Его ничто

    не могло

         заглушить.

 

Ни стоны друзей озверевшей ночью,

Ни скрип дверей и ни лязг замка,

Ни тишина моей одиночки,

Ни грохот квадратного грузовика.

 

Все отошло, ничего не осталося,

Молодость, счастие - все равно.

Голос твой, полный любви и жалости,

Голос отчизны моей больной...

 

Он не шептал утешений без устали,

Слов мне возвышенных не говорил -

Только одно мое имя русское,

Имя простое мое твердил...

 

И знала я, что еще жива я,

Что много жизни

              еще

                впереди,

Пока твой голос, моля, взывая,

Имя мое - на воле! - твердит...

 

Январь 1939, Камера 33

 

3

Как странно знать, что в городе одном

Почти что рядом мы с тобой живем...

Я знаю, как домой дойти: пятнадцать

Минут ходьбы, пять улиц миновать.

По лестнице на самый верх подняться

И в дверь условным стуком постучать.

Ты ждешь меня, возлюбленный! Я знаю,

Ты ждешь меня, тоскуя и любя...

Нет, я не виновата, что страдаю,

Что заставляю мучиться тебя!

О, только бы домой дойти! Сумею

Рубцы и язвы от тебя укрыть,

И даже сердце снова отогрею,

И даже верить буду и любить.

О, только бы домой дойти! Пятнадцать

Минут ходьбы. Пять улиц миновать.

По лестнице на самый верх подняться

И в дверь условным стуком постучать...

 

Январь 1939, Камера 33

 

4

Из края тьмы, бессмысленной и дикой,

В забытое земное бытие

Я душу увожу, как Эвридику,

Нельзя мне оглянуться на нее.

Шуршат изодранные покрывала,

Скользят босые слабые ступни...

Нет, - не глядеть, не знать, какой ты стала

За эти, смертью отнятые дни,

Нет, - если я условие нарушу

И обернусь к запретной стороне, -

Тогда навек я потеряю душу

И даже песни не помогут мне...

 

Май, 1939, Одиночка 9

 

5

Где жду я тебя, желанный сын?!

- В тюрьме, в тюрьме!

Ты точно далекий огонь, мой сын,

В пути, во тьме.

Вдали человеческое жилье,

Очаг тепла.

И мать пеленает дитя свое,

Лицом светла.

Не я ли это, желанный сын,

С тобой, с тобой?

Когда мы вернемся, желанный сын,

К себе домой?

Кругом пустынно, кругом темно,

И страх, и ложь,

И голубь пророчит за темным окном,

Что ты - умрешь...

 

Март 1939, Одиночка 17

 

6 Сестре

Мне старое снилось жилище,

где раннее детство прошло,

где сердце, как прежде, отыщет

приют, и любовь, и тепло.

Мне снилось, что святки, что елка,

что громко смеется сестра,

что искрятся нежно и колко

румяные окна с утра.

 

А вечером дарят подарки,

и сказками пахнет хвоя,

и звезд золотые огарки

над самою крышей стоят.

 

...Я знаю - убогим и ветхим

становится старый наш дом;

нагие унылые ветки

стучат за померкшим окном.

 

А в комнате с мебелью старой,

в обиде и тесноте,

живет одинокий, усталый,

покинутый нами отец...

 

Зачем же, зачем же мне снится

страна отгоревшей любви?

Мария, подруга, сестрица,

окликни меня, позови...

 

Март 1939

 

7. Воспоминание

 

Ночника зеленоватый свет,

Бабочка и жук на абажуре.

Вот и легче... Отступает бред.

Это мама около дежурит.

 

Вот уже нестрашно, снится лес,

пряничная, пестрая избушка...

Хорошо, что с горла снят компресс

и прохладной сделалась подушка.

 

Я сама не знаю - почему

мне из детства,

          мне издалека

льется в эту каменную мглу

только свет зеленый ночника.

 

Тихий, кроткий, милый, милый Свет,

ты не оставляй меня одну.

Ты свети в удушье, в горе, в бред -

может быть, поплачу и - усну...

 

И в ребячьем свете ночника

мне приснится всё, что я люблю,

и родная мамина рука

снимет с горла белую петлю.

 

Апрель 1939, Одиночка 17

 

8. Малолетки на прогулке

Догоняя друг друга,

В желто-серых отрепьях,

Ходят дети по кругу

Мимо голых деревьев.

 

Точно малые звери,

Лисенята в темнице,..

О, туман желто-серый

На ребяческих лицах!

 

Двух детей схоронила

Я на воле сама,

Третью дочь погубила

До рожденья - тюрьма...

 

Люди милые, хватит!

Матерей не казнят!

Вы хоть к этим ребятам

Подпустите меня.

 

Апрель 1939, Арсеналка, Больница

 

9. Желание

Кораблик сделала бы я

из сердца своего.

По темным ладожским волнам

пустила бы его.

Волна вечерняя, шуми,

неси кораблик вдаль.

Ему не страшно в темноте,

ему себя не жаль.

И маленький бы самолет

из сердца сделать мне,

и бросить вверх его, чтоб он

кружился в вышине.

Лети, свободный самолет,

блести своим крылом,

тебе не страшно в вышине,

в сиянии родном...

А я в тюрьме останусь жить,

не помня ничего,

и будет мне легко-легко

без сердца моего.

 

Май 1939, Одиночка 29

 

10

Костер пылает. До рассвета

угрюмый ельник озарен.

Туман и полночь, рядом где-то

томится песня-полусон...

Как мы зашли сюда? Не знаю.

Мы вместе будем до утра.

Июнь, туман, костер пылает,

звенит и плачет мошкара.

Я говорю:

        «Теперь, как жажда,

во мне желание одно:

таким костром сгореть однажды

в лесу, где сыро и темно.

Я жалобою не нарушу

судьбу горящую свою:

пусть у костра погреют души

и песнь отрадную споют...»

 

Июнь 1939

 

11. Просьба

 

Нет, ни слез, ни сожалений -

ничего не надо ждать.

Только б спать без сновидений

долго, долго, долго спать.

А уж коль не дремлет мука,

бередит и гонит кровь -

пусть не снится мне разлука,

наша горькая любовь.

Сон про встречу, про отраду

пусть минует стороной.

Даже ты не снись, не надо,

мой единственный, родной...

Пусть с березками болотце

мне приснится иногда.

В срубе темного колодца

одинокая звезда...

 

Июнь 1939

 

12. Маргарите Коршуновой

Когда испытание злое

сомкнулось на жизни кольцом,

мне встретилась женщина-воин

с упрямым и скорбным лицом.

 

Не слава ее овевала,

но гнев, клевета и печаль.

И снят был ремень, и отняли

ее боевую медаль.

 

Была в ней такая суровость,

и нежность, и простота,

что сердце согрела мне снова

бессмертная наша мечта.

 

Никто никогда не узнает,

о чем говорили мы с ней.

Но видеть хочу, умирая,

ее у постели моей.

Пусть в очи померкшие глянет,

 

сурова, нежна и проста.

Пусть Ангелом Смерти предстанет

бессмертная наша Мечта.

 

Июнь 1939